— Ну, царапиной это назвать никак нельзя! Кровотечение могло бы стоить тебе жизни, если бы не герцог.

Клио отхлебнула чай, вспоминая прошлую ночь. Эдвард тогда разорвал свою рубашку, чтобы перевязать ей руку, и отнес домой. Я никогда не оставлю тебя, сказал он, и Клио поверила ему.

— В твоей истории будет герой? — спросила она.

— Конечно. И любовь. В каждой пьесе должно быть что-то про любовь. Страсть и верность, превосходящие все на свете, даже смерть, — сказала Талия.

Клио улыбнулась, глядя в голубые глаза сестры:

— Как насчет переодетого итальянского графа?

— Или английского дворянина с тайной миссией! Разумеется, он любил героиню долгие годы…

— Но она, глупая, не замечала этого.

— И поняла только тогда, когда он поставил под удар свою миссию, чтобы спасти ей жизнь, потому что любовь — важнее всего.

— Я смотрю, у тебя есть все задатки романистки.

— Тут нет ничего трудного, в романе должно быть всего понемногу: любовь, опасность, жертвы и прочее.

— Я бы, пожалуй, добавила еще цыган, которые крадут проклятую вещь. Во всех хороших романах и пьесах есть что-нибудь про цыган.

— Да, правда, я что-то не припоминаю цыган в «Антигоне».

— Это единственное исключение.

Тадия достала блокнот и принялась что-то строчить. Клио откинулась на спинку кресла. Роза внесла свежий чай и блюдо с кексами. Она ничего не сказала, даже не взглянула на Клио, но заботливо поправила одеяло на ее коленях, прежде чем собрать грязную посуду.

— Как Джакомо, Роза? — тихо спросила Клио.

— Хорошо, синьорина. Иногда страдает от ночных кошмаров.

— Надеюсь, с этим можно что-то сделать?

— Мы долго пытались убедить Джакомо заняться торговлей, и вот наконец он согласился.

— Я уверена, там ему будет хорошо.

— Не сидите здесь слишком долго, синьорина. Вам нужен отдых, — сказала Роза и поспешила обратно в дом.

Клио оглядела сад. Что ж, по крайней мере, хоть кто-то начнет новую жизнь. Талия опустила блокнот на колени:

— Не знаю, что бы такого придумать в конце…

— Вряд ли публике понравится, если история будет заканчиваться словами «кто знает, что случится».

— Да уж, актеров забросают гнилыми фруктами.

Да… а в реальной жизни у них всего две маленькие чаши. Остальное у леди Ривертон, сбежавшей в неизвестном направлении.

— А как насчет любви? Все закончится хорошо?

— Зависит от многого. Например, от того, что я пишу — комедию или трагедию. Кстати, я вспомнила… — Талия достала из блокнота сложенный конверт. — Это пришло сегодня утром, от Марко. Я так волновалась за тебя, что совсем позабыла об этом письме.

— Что в нем? — спросила Клио. — Он признается тебе в любви?

— Не будь дурочкой, — ответила Талия, протягивая конверт сестре. — Между нами никогда не было любви, одни только перебранки. Помнишь? Он пишет, что уезжает в Пизу, отправляется на поиски леди Ривертон. Он навестил мистера Фробишера в тюрьме и узнал, что леди Ривертон собиралась в Пизу. Почему именно Пиза? Я бы на ее месте отправилась в Россию. Или в Индию. Словом, куда-нибудь подальше.

— Я думаю, что рано или поздно леди Ривертон окажется в Англии и Марко, преследуя ее, приедет туда же.

Клио ощутила острое разочарование. Она даже не могла отправиться на поиски сокровищ и вынуждена сидеть дома, в то время как серебро удаляется в неизвестном направлении.

Но потом она взглянула на Талию и подумала о Кори и об отце, о Каллиопе и Камероне, о своих младших сестрах, оставшихся в Лондоне. Обо всех, кого она любила. Эдвард позволил Фробишеру сбежать, а сам остался с ней, сказал, что она дам него важнее любого сокровища. Она не могла бы поступить иначе. Ее семья нуждалась в ней, как она сама нуждалась в родных. Она останется с ними, и пусть Марко отправляется в погоню один.

Пока.

Но не собирается ли и Эдвард отправиться за сокровищем? Не потеряет ли она его?

— В Швейцарии тоже много интересного, — сказала Талия. — Я уверена, что там нас тоже ждут приключения.

Клио улыбнулась ей, но в сердце поселилась боль. Пора было начинать новую главу, хотя Клио пока не знала как. Так много всего случилось в Санта-Лючии, многое изменилось, и прежде всего она сама…

— Синьорина Клио, — сказал лакей, подходя к ней, — для вас посылка.

— Письмо и посылка — и все в один день? — рассмеялась Клио. — Мы пользуемся популярностью. Спасибо, вы можете принести ее сюда:

— Прошу прощения, синьорина, но она слишком велика, боюсь, не пройдет в дверь.

— Слишком велика?

Откинув плед и сбросив шаль, Клио поспешила в дом, за ней следовала Талия.

В холле стояла массивная бесформенная фигура, вокруг нее столпились слуги.

— Это явно не бриллиант, — промурлыкала Талия. — И даже не жемчуг. Если только это не самый большой бриллиант в мире.

Вооружившись взятым на кухне ножом, Клио перерезала веревки, стягивавшие полотно, в которую была обернута посылка. Покровы упали, и их взгляду явилось чудо.

Артемида. Алебастровая Богиня.

Клио осторожно коснулась ее высеченных в камне локонов. Артемида была холодна и совершенна.

— Это же Алебастровая Богиня, — выдохнула Талия. — Он прислал ее тебе, Клио.

Он прислал ей Алебастровую Богиню? Это самый совершенный из возможных подарков. Или это знак прощания?

— А была какая-нибудь записка или письмо? — спросила Клио лакея.

Он покачал головой:

— Только статуя, синьорина.

Клио рванулась к двери, едва заметив вспыхнувшую в плече боль и не слыша несущиеся ей вслед крики Талии. Она выбежала на улицу, не обращая внимания на испуганные взгляды людей, и не останавливалась, пока не добралась до цели. Палаццо Эдварда…

Клио остановилась у распахнутых ворот едва дыша, но не от того, что она бежала через весь город, а от того, что увидела перед собой. Слуги выносили из дома сундуки и чемоданы, окна были распахнуты, и ветерок колыхал тяжелые занавеси.

Он в самом деле уезжает, с ужасом поняла Клио. Уезжает и прислал ей Артемиду в знак прощания.

Внезапно ее захлестнула злость. Нет, она не позволит ему! Как он может уехать после всего, что они пережили вместе! Она не может его потерять. Она любит Эдварда, и даже если из нее выйдет плохая герцогиня — не важно, важно, что она будет его герцогиней. Это единственное, что имело значение.

Клио пробежала через ворота и спросила первого попавшегося слугу:

— Герцог! Где он?