друг друга образов и даже формулировок. Например, мы видели, что Волошин дважды описывается как «жрец» – один раз Фейнбергом и второй – Вересаевым, который рассказывает о случае, когда Волошин действительно исполнял роль языческого жреца. Еще одним повторяющимся образом является образ Волошина-Зевса. В описании Пра неоднократно встречаются упоминания ее шаровар, обуви, волос и курения. И конечно же, в мемуарах вновь и вновь всплывают «обормоты», даже притом, что их состав изменился, – счастливо объединенное сообщество художественно одаренных «почитателей» Макса, принимающих участие в разнообразной развлекательной богемной деятельности.

В этих историях мы обнаруживаем сложную мифологию, развитую в интеллигентской устной традиции, а затем закрепленную в мемуарной литературе. Устные анекдоты о театральных затеях первых «обормотов» – розыгрышах, поэзии, танцах, прогулках по горам – должны были передаваться столь привлекательным образом, что даже в тех случаях, когда сами члены первоначального состава кружка стали отпадать, новички были готовы и стремились продолжить традицию. Легенды и предания об «обормотах» и их деяниях стали основой волошинского кружка; последующие участники кружка опирались на нее как на средство достижения групповой идентичности и единства. В целом складывающаяся внутренняя мифология кружка соответствует дискурсу сплетен русской интеллигенции в его наиболее убедительной и творческой форме, способствуя формированию идентичности общины и привязывая ее к основной легенде о первых членах театральной коммунитас.

Какую роль сыграл в этом Волошин? Из воспоминаний Цветаевой о нем со всей очевидностью следует, что он умел мастерски использовать мифотворческий потенциал анекдота. Анализируя его талант придавать легендарные масштабы обыденному и повседневному, она писала:

Макс о событиях рассказывал, как народ, а об отдельных людях, как о народах. Точность его живописания для меня всегда была вне сомнения, как несомненна точность всякого эпоса. Ахилл не может быть не таким, иначе он не Ахилл. <…> Мистификаторство, в иных устах, уже начало правды, когда же оно дорастает до мифотворчества, оно – вся правда [Цветаева М. 1994–1995, 4: 205][129].

Это описание указывает на значительный талант Волошина манипулировать основными мифами своей культуры, а также создавать и рекламировать сообщество, апеллируя к потребностям и фантазиям своих собратьев. Более чем вероятно, что Волошин использовал это умение для рекламы самого себя и своего кружка на пользу «обормотам», чтобы поддерживать интенсивность того всеобщего горения, огонь которого он впервые зажег в 1911 году, поощряя артистизм и театральность и пользуясь ими в домашней обстановке. Существуют неопровержимые доказательства того, что Макс был источником по крайней мере некоторых историй, способствовавших формированию идентичности кружка, историй об «обормотах», а также истории Черубины де Габриак – этого фундаментального мифа об антиструктурном вызове, брошенном Волошиным модернистской иерархии[130]. Но какими бы ни были их истоки, в этих историях, передававшихся из уст в уста, а затем вошедших в письменную мемуарную традицию, проявляется если не реальность, то дух камерной, преобразующей театральной коммунитас, лежавшей в основе коктебельского кружка. Благодаря этим рассказам те, кто впоследствии брал пример с дореволюционного кружка Волошина, продолжали поддерживать его идентичность и границы даже тогда, когда сам кружок прекратил свое существование.

Глава 6

Волошин черпает силу в страхе

Возникновение новых условий

Вступив вместе со всей остальной Россией в военные годы – годы Первой мировой, революции и Гражданской войны, сильнее всего повлиявшей на Крым, – кружок Волошина лишился всех элементов игры, словно лоза, с которой опали листья, а обнажившийся ствол продемонстрировал стойкость и отчаянную жизнеспособность интеллигентских связей в стрессовой ситуации. Страх и голод, болезни и утраты постепенно уничтожат все периферические черты социальных связей Волошина; страдания заставят вернуться к структуре и традиции и на время сделают неактуальной коммунитас – хоть мифическую, хоть реальную.

Точно так же качества, сделавшие Волошина инициатором и лидером коммунитас, утратят ценность как для него самого, так и для членов его кружка, в то время как на первый план выйдут его навыки добиваться социальной и экономической поддержки благодаря личным связям. В течение длительного времени он спокойно оттачивал эти более традиционные, прагматические навыки. Изначально они были сформированы его детским и юношеским опытом налаживания отношений в семье, а также отношений с государством (например, чтобы упростить себе поездку в Ташкент), и, естественно, поддерживались в умеренном тонусе в годы его деятельности как общественного лидера, несущего ответственность за материальные и организационные основы своего кружка. Теперь, в новых и быстро меняющихся обстоятельствах, он был вынужден совершенствовать эти навыки и использовать их для противодействия новым творческим ограничениям и для решения новых задач. Они стали не инструментом сопротивления литературным львам, но средством противостояния угрозе физического уничтожения как его самого, так и его последователей. Используя эти навыки, Волошин не просто выжил; благодаря своим связям к первым годам установления советской власти он создал себе репутацию влиятельной личности как на местном уровне, так и в расширяющем свою власть режиме, установившемся на севере. Этот новый статус послужил основой для возрождения его домашнего летнего кружка, хотя и на значительно изменившихся условиях.

Он смог добиться этого благодаря тому, что в регионе и, по сути, в стране в целом происходили трансформация и перераспределение власти. Стремясь сохранить свое положение, Волошин быстрее других заметил этот переход и его последствия. В первую очередь ему требовалось оградить себя от непосредственной физической опасности; затем, как будет показано в этой и следующей главах (которые можно читать в качестве единого повествования и аналитического блока), ему были необходимы еда и кров. И удовлетворить эти потребности он мог через посредство ряда бюрократических структур. Сначала это были военные органы как белых, так и красных, для которых военная власть подразумевала возможность распоряжаться жизнью и смертью, передвижениями и доступом ко многим жизненно необходимым товарам и услугам. Затем, после того как красные начали одерживать все более решительные победы, они стали учреждать новые гражданские институты, призванные упрочить их власть над национальным достоянием, а также проводить политические, экономические и социальные преобразования. Из этих новых советских учреждений для Волошина наиболее важны были те, которые в спешном порядке создавались на основе более ранних военных органов красных для контроля над жизнью и деятельностью интеллигенции и опирались на их силу.

Вскоре стало очевидно, что важным способом получения доступа к тем типам власти, которыми обладали эти бюрократические структуры, является личное обращение к их работникам: либо путем возобновления ранее существовавших личных связей с ними, либо путем формирования новых связей посредством диадических отношений. Это срабатывало, поскольку как военные, так и гражданские, облеченные властью, чутко реагировали на подобные обращения. Складывается