полуостров под свой контроль. При поддержке Деникина они осуществили это в ноябре. Кадеты пытались править, основываясь на демократических принципах, сохраняя демократические свободы и законность, стимулируя развитие местного самоуправления и разрешая татарам продолжать свою организационную и издательскую деятельность. Однако правительству кадетов суждено было пасть, поскольку их либеральные принципы и репутация защитников этих принципов были фактически скомпрометированы белым добровольчеством – той военной силой, на которую они вынужденно опирались для защиты.

В Крыму призыв в Добровольческую армию начался в ноябре 1918 года. Опираясь на присутствие в этом регионе большого числа белых беженцев с севера, в том числе множества царских офицеров, Добровольческая армия быстро увеличила свои ряды до четырех-пяти тысяч человек. Но, будучи независимыми от кадетского правительства, добровольцы не считали себя обязанными подчиняться его предписаниям. Подвергнув население Крыма насилию и жестокостям, они быстро завоевали столь устрашающую репутацию, что распространившийся в конце января 1919 года слух о том, что они будут расквартированы в Симферополе, вызвал в этом городе панику.

По мере того как большевистские войска, наступая на юг, приближались к северным воротам полуострова, обстановка в Крыму стремительно ухудшалась. С окончанием Первой мировой войны появилась надежда, что союзники защитят либеральное правительство, и действительно, уже в ноябре в порту Севастополя появились французские и британские корабли. Однако взаимное недопонимание, невежество и некомпетентность мешали совместным действиям союзников, и к концу апреля 1919 года они сдали Севастополь большевикам. Впрочем, добровольцы оставались неподалеку, в крымском городе Керчи. И вот начался период кровопролития, столь ярко описанный Вересаевым в романе «В тупике», повествующем о Гражданской войне [Вересаев 1989]. Оттесненная на эту южную оконечность бывшей Российской империи, Белая армия оказалась на краю пропасти. Те гражданские сторонники белых, которые еще не утратили последнюю надежду, в отчаянии цеплялись за Крым и, устремляясь в такие города и поселки, как Коктебель, где у многих из них были дачи, изо всех сил старались прожить за счет того, что давала земля. Как и в других частях России, города переходили то к белым, то к красным, войска то отступали, то возвращались, отступали и возвращались вновь, вызывая повторные своего рода преобразования в обществе, сопровождавшиеся кровавыми деяниями властей и мщением. Хаос усугублялся еще несколькими военными группировками, такими как силы украинского националиста Петлюры, «зеленые» и последователи украинского атамана Григорьева. Все эти группы неистово рвали в клочья ткань крымских общества и экономики, которые к концу Гражданской войны оказались лежащими в руинах [Kenez 1977: 91-202].

В отличие от многих других представителей интеллигенции, Волошин отреагировал на русскую революцию 1917 года и без осуждения, и без восторга. Напротив, он, казалось, полностью осознавал историческое значение этого события, сравнивая его с Великой французской революцией. Однако при этом он и ранее сознавал и то, что оно способно выпустить на свободу неконтролируемые разрушительные силы[140]. Его поэзия, претерпевшая заметные изменения после начала Первой мировой войны, красноречиво свидетельствует о его чувствах по этому поводу; вероятно, следует отметить, что стихотворения данного периода одновременно являются именно той частью его литературного творчества, на которой в наибольшей степени основана его репутация как поэта. Многие из его довоенных стихов, например об искусстве или о любви, были написаны в духе символизма. Теперь же, под влиянием революции и Гражданской войны, он начал писать все больше стихов о родине.

Эти стихотворения отражают еще одну произошедшую с Волошиным перемену: в них все более пылко звучали христианские религиозные мотивы. Если прежде он обращался преимущественно к античным божествам, то теперь все чаще и упорнее упоминал христианского Бога, который с ужасом взирает на кровавые деяния своих творений. В чуть ли не апокалиптических видениях Волошина движимые яростью «демоны глухонемые» «чертят знаки огневые» и «не понимают предназначенья своего», а трихины вселяются в человеческие тела и души и сводили с ума их обладателей, не позволяя им различать добро и зло, превращая их в свирепых зверей и безумцев. Новая поэзия Волошина с ее напряженным вниманием к проблемам русского характера и судьбы, с ее колоритной космологией духов, доброжелательных и злых, достигла нового уровня лиризма и силы[141].

Однако его стихи не поддерживали ни одну из сторон этого политического и военного конфликта, который он, как и Первую мировую войну, во многом не принял. Охваченный упорным желанием выжить в эти отчаянные времена, Волошин искал союзников и сторонников везде, где только можно, начиная с поддерживающего белых русского писателя И. А. Бунина, которому вскоре предстояло отправиться в эмиграцию, и заканчивая французскими и белыми военными чинами, а также вооруженными до зубов головорезами из большевистской Чека (Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем – первой советской ипостасью тайной полиции). Каким-то непонятным образом смирившись с охватившими Россию насилием и разрухой, зачастую угрожавшими его жизни, он отказался поддаться отчаянию – и обеспечил себе безопасность, использовав свои связи.

Использование связей для выживания в Гражданской войне

Складывается впечатление, что Волошин относительно спокойно пережил самые ранние этапы Гражданской войны. Какие-либо признаки его контактов с большевиками в первый период их власти над Крымом практически отсутствуют, а немецкий режим, сохранявшийся в течение лета и осени 1918 года, в основном не обращал внимания на Коктебель. В этот период Волошин писал стихи и выступал с лекциями, а когда в ноябре к власти пришли поддерживаемые Добровольческой армией кадеты, он даже предпринял небольшое лекционное турне. В январе 1919 года он отправился навестить своих друзей Цетлиных в Одессу и пробыл там до мая. На фоне одесских событий, когда город сначала находился под контролем белых, а потом перешел красным, мы впервые получаем первые достоверные свидетельства о Волошине в период Гражданской войны.

Среди его ближайших друзей в Одессе были знаменитый русский писатель Иван Бунин и его жена, Вера Муромцева-Бунина. Сложно сказать, что именно их связывало. Бунин был знаменит (или, в зависимости от точки зрения, печально знаменит) обличением того, что он считал поверхностным, аморальным модернистским движением в России. Писатель-реалист, принадлежавший к тому же поколению литераторов, что и Горький, и близкий к Горькому до тех пор, пока их пути не развела революция, Бунин был литературным подопечным Л. Н. Толстого, а также А. П. Чехова[142]. Как человек, получивший существенную интеллектуальную и эмоциональную поддержку от своих наставников, Бунин серьезно относился к собственной ответственности перед молодым поколением писателей, что может помочь понять отношения между этими двумя людьми[143]. Ведь Волошин, пусть уже далеко не будучи новичком, появился в доме Бунина как клиент-ученик, прося оценить его