своим противником». Для советского лидера это было важнейшим заявлением, основой для всех будущих переговоров. Но Шеварднадзе и Черняев отметили, что Буш никак на это не отреагировал. Советское предложение так и осталось протянутой рукой без ответного рукопожатия. Разговор пошел на снижение, перешел на конкретные и давно знакомые темы контроля за вооружениями.

В самом конце встречи лидеры встретились один на один, чтобы поговорить о Прибалтике. Горбачев объяснил, что не может допустить одностороннего выхода Литвы из Союза – конституция требовала равного отношения ко всем республикам. Если позволить одной Литве отделиться, сказал он, «это приведет к страшным пожарам» в других частях Советского Союза. Буш парировал: «Но если вы примените силу, чего вы не хотите, она вызовет огненную бурю». Горбачева это покоробило – накануне встречи американские войска вторглись в Панаму и захватили в плен правителя страны Мануэля Норьегу, чтобы отправить его на скамью подсудимых в США по обвинению в наркоторговле. Тем не менее советский лидер на этот раз воздержался от критики – не говоря уже об обычной советской отповеди о вмешательстве Соединенных Штатов во внутренние дела СССР. Горбачев был рад, что Буш не ходит с козырей и не торжествует по поводу событий в Восточной Европе. Он очень надеялся на улучшение партнерских отношений с президентом США в ближайшем будущем[271].

После встречи на Мальте Скоукрофт тайно вылетел в Пекин, где – вопреки американскому общественному мнению – обменялся рукопожатиями с китайскими лидерами, устроившими кровавую расправу на площади Тяньаньмэнь. Он заверил партийную верхушку КНР в нерушимости китайско-американского сотрудничества. Китайцы приняли уверения США с деланым равнодушием. В то же время они не скрывали своего презрительного отношения к политике Горбачева. Министр иностранных дел КНР Цянь Цичэнь заявил, что кремлевский лидер решил установить новый мировой порядок, но при этом не смог сохранить порядок в собственной стране. Также китайский дипломат поделился со Скоукрофтом удивительной новостью: Советский Союз попросил у Китая, в то время еще очень бедной страны, денег в долг[272].

В странах Варшавского договора не питали никаких иллюзий относительно того, куда дует ветер. После саммита с Бушем Горбачев вернулся в Москву, чтобы встретиться с лидерами обреченного советского блока. Половина из участников была антикоммунистами. Польский премьер-министр католик Тадеуш Мазовецкий сидел рядом с президентом страны генералом Ярузельским. Николае Чаушеску, диктатор Румынии, располагался отдельно от всех, будто прокаженный. «На следующей встрече и половины этих людей не будет», – заметил в разговоре с помощником Шеварднадзе один высокопоставленный советский дипломат. «А будет ли вообще следующая встреча?», – спросил про себя Степанов. По предложению Горбачева на встрече утвердили проект декларации, осуждающей вторжение в Чехословакию в 1968 году. Степанов поразился неряшливости, с которой был составлен этот документ. Он подумал, что если так поспешно решаются все важнейшие вопросы, то можно понять, как страна попала в тупик[273].

16 декабря началось крушение диктатуры Чаушеску в Румынии, последнего послесталинского режима в Восточной Европе. В этот день Шеварднадзе впервые посетил штаб-квартиру НАТО в Брюсселе для переговоров с генеральным секретарем организации Манфредом Вернером. Встречать советскую делегацию вышел весь персонал НАТО – министра иностранных дел СССР приветствовали бурными аплодисментами. Шеварднадзе был заметно растроган, бормотал слова благодарности. Его помощник, однако, смотрел на эту сцену другими глазами, сквозь призму кризиса на родине. Он, как и Шеварднадзе, прекрасно понимал, что овация советской внешней политике дома вызовет только гнев критиков. «Лишь сытая публика Америк и Европ может аплодировать избавлению от страха перед ядерным Апокалипсисом, но никак не голодная, нищая страна, которой ее голод и нищета застят белый свет», – написал Степанов в дневнике[274].

1989-й стал годом многих революций. Курс Горбачева на политическую либерализацию весной и летом привел к серьезному росту недовольства, причем уже не на национальных окраинах страны, а в ее ядре, в первую очередь Москве, в российских индустриальных регионах и в правящих элитах. Сначала рухнул фасад коммунистической идеологии, затем наступил черед «внешней империи» в Восточной Европе. Падение Берлинской стены затмило горбачевскую перестройку, также стало ясно, что у Варшавского договора нет будущего и союзники СССР мечтают «уйти» на Запад. Для советского руководства внутренний кризис затмил внешние события. Горбачев заявлял за рубежом, что СССР примкнет к «общеевропейскому дому», но его ближайшие помощники и советники уже сомневались, уцелеет ли сам Советский Дом.

Глава 4

Сепаратизм

Суверенитет РСФСР – естественное и необходимое условие существования государственности России, имеющей многовековую историю, культуру и сложившиеся традиции.

Из Декларации о государственном суверенитете Российской Советской Федеративной Социалистической Республики,

12 июня 1990 года

ПРОБУЖДЕНИЕ РОССИИ

Реформы Горбачева вызвали к жизни еще один нелегкий вопрос: как быть с русскими? Согласно переписи населения и заявленным данным о национальности, в 1989 году в СССР насчитывалось 145 миллионов этнических русских, что составляло чуть более половины общей численности советского населения в 287 миллионов человек. Десятилетиями этим людям говорили, что «их дом» – весь Советский Союз. Около 25 миллионов из них жили и работали на Украине, в Белоруссии, Прибалтике, на Кавказе и в Средней Азии. Большинство не испытывало никаких особых чувств к обозначению «РСФСР», и многие из них выросли, думая, что Советский Союз и есть историческая «Россия». На самом деле Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика была чем угодно, только не «Россией». Это было ядро Советского Союза, управляемое центральными советскими учреждениями, чья территория и ресурсы «объединяли» другие четырнадцать республик СССР. Государственные и политические структуры РСФСР, включая Верховный Совет республики, оставались декоративными, и неслучайно: любой «русский» центр власти мог спровоцировать всплеск русского национализма и стать серьезной угрозой для центральной власти партии-государства.

Но в свете подъема национальных движений в Прибалтике, на Украине и в других республиках РСФСР все больше стала казаться «домом» для русских.