– Исполнится твое счастье, Акимыч , но будет...

– Что? – не вытерпел он. – Не томи...

– Ты его вначале можешь и за горе принять, – голос покашлял откуда-то издалека.

– Это как? – возмутился Александр Акимыч . – Счастье свое, что ли, не узнаю?

– Что-то вроде того, – ехидно ответил голос, и Акимыч проснулся.

Тикали ходики над кроватью, и горько причитала какая-то обиженная баба за тонкой стеной у соседей. Акимыч, ругаючись, перевернулся с живота на спину и снова впал в сон, как в сладкое безумие, потому что открыл глаза уже там и увидел ангела... Ангел был похож на старого мальчика, крылья его шевелились, цепляя пол и создавая ощущение ветра.

– Счастье дается с условием – заметить его. – Ангел вздохнул. – Очки есть?

– Я замечу, замечу... Есть, есть, всегда при себе! – Акимыч потянулся рукой к тумбочке и стал шарить по ней, ища очки.

– Очки – для меня. Я вижу плохо. – Ангел протянул руку, взял найденные очки и, надев их, посидел, оглядывая темные углы спальни. – Не видно ни зги! – разочарованно вздохнул ангел и вернул очки Акимычу .

– А может, свет включить? – потянулся к ночнику Акимыч . – Я тоже в темноте в очках ни черта не вижу...

– Не надо, – был ответ. – Счастье, Саня, скоро будет, только протяни к нему руку.

– Скоро? – изумился Акимыч , оглядываясь. – А когда?

– На днях практически...

Ангел качнул головой так стремительно, что нимб соскользнул и упал на пол. Акимыч поднял теплый золотой нимб, подкатившийся к ногам, и подал его ангелу.

...тут, надо вам сказать, Акимыч проснулся, но после перекура и принятия на грудь стопарика померанцевой снова уснул, точней, забылся тяжелым сном, и его стали душить, прижав ему шею вонючим и острым копытом.

– Вот мы не можем вам отказать, но – прежде исправьте свой грех, милейший, – вкрадчиво объяснял душение кто-то, пока Акимыч сипел и пытался поймать ртом воздух, размахивая руками и ногами, как едва родившийся младенец.

– Какой такой грех, а?.. – сипя, крикнул Невменько , сбросив, наконец, острое копыто с собственной шеи.

– Вы убили и закопали тещу в 1989 году... на помойке, – дыхнул на него из темноты какой-то потешный мультипликационный дракон.

Акимычу стало жарко и страшно до дурноты.

– Ой, а я совсем забыл. Просто из памяти вылетело куда-то, – на всякий случай засмущался Акимыч , хотя никакую тещу не закапывал ни на какой помойке никогда. – И что мне теперь делать?.. – голосом тихого сумасшедшего поинтересовался он.

– Надо будет выкопать тещу, мил друг. Во что бы то ни стало! – снова прикопытил шею Акимыча неведомый смрадный собеседник.

– А-а-а-аааа , не души только!.. – попросил Акимыч и больно ударился об пол, высунув язык.

Неожиданно он проснулся и тут же вспомнил, что тещи своей не убивал, хотя частенько приходили такие мысли.

– Не убивал я чертову бабку! На кой она мне? – возмутился Акимыч и побежал в кухню ставить чайник.

На полу его комнаты были видны отпечатки чьих-то копыт – в третьем сне с Акимычем беседовал, похоже, совсем не ангел.

Санчес проснулся и обвел глазами теплое пространство вокруг себя – он уже обжился в этой квартире и четвертый месяц не воровал. Все сбылось – воровать ему не хотелось... Он ждал. Его латинский нос повис, а лицо цвета оливок разгладилось, и Санчес стал похож на обычного семейного мужика, живущего на зарплату. Он утих, угомонился, успокоился, но счастья все не было.

– Неужели – это и есть счастье, которое я просил? – думал он, разглядывая свой опухший и раздобревший фейс. – Кому ж продать бриллиант, если он и в самом деле подлинный? Вот морока. – Глубокая морщина на лбу так и не разгладилась за эти четыре месяца. – Хватит спать! – внезапно одернул он себя, оглядывая неприбранное жилище.

Покой и тишина вдруг стали ненавистны. И, как назло, закончились деньги. Сегодня он впервые проснулся с таким дурацким настроением и вдруг стал догадываться, что, похоже, мир и спокойствие последних недель – всего лишь результат его собственного самовнушения.

Вытащив из кармана алмаз, Санчес привычно взглянул на него.

– Черная стекляшка. Хорошо, что не выбросил, а ведь было желание, – ворчал он. – До него вдруг дошло, что смысл его жизни «потерялся». Раньше он был вором и каждый день взбирался на свой Эверест, а теперь стал лишь хранителем «стекляшки».

– Значит, тот, кто подержит его, – станет счастливым? – вздохнул Санчес, снова пряча бриллиант в карман пиджака. – А что же я не стал тогда, а превратился в завхоза?

На окне сидела муха и смотрела на улицу. Санчес, не раздумывая, прихлопнул муху газетой.

Кире Гореславской не спалось – вот и все, что она может сказать об этой ночи перед встречей счастья, если так можно выразиться, конечно... Ведь счастье – состояние души, и встретить его нельзя, а можно лишь почувствовать, и в течение жизни вы будете ждать разного счастья и испытывать его от того порой, от чего плакали в прошлом году на Рождество.

Вдобавок, полночи у Киры горели уши. Она их даже помыла холодной водой и некоторое время сушила на балконе. Ведь всем известно, если уши предательски горят, значит, кто-то тебя ругает. Причем костерит и утюжит почем зря.

– Кто это меня ругает-то? – гадала Кира, пока под утро не заснула с высушенными ушами.

Так что на работу в филиал поехала Кира невыспавшаяся и с больной головой... Стояла, переминаясь, на остановке, а нужный автобус все не шел. Тогда Кира решила ехать с пересадкой: сперва на метро, а потом на троллейбусе.

– Цирковая лошадка бежит по кругу, – бормотала она, сходя на Кожуховской и поднимаясь наверх.

На удивление быстро Кира села в тот самый троллейбус №78, который останавливался как раз напротив филиала их проектной конторы, и, пробив купленный билет, протиснулась к окну.

«Всегда полно народу, хотя, по большому счету, все равно я одна», – соскакивая с чьей-то ноги, старалась удержать равновесие Кира.

Троллейбус долго стоял на светофоре, и через два сиденья заплакал ребенок в конверте на руках у женщины средних лет.

– Бабуля, – посоветовали ей, – смени подгузник мальцу.

– Мамуля я, – резко поправила доброхотов женщина и переложила орущего ребенка личиком к окошку.

А через две остановки прямо перед Кирой освободилось одиночное место, и, удостоверившись, что никто на него не претендует, Кира села. Платье в морских гребешках задралось на коленках, Кира поправила его и огляделась.