В детстве я смотрела на эту фотографию и представляла себе, как мама краснеет, когда папа ее целует, а бабушка Маша говорит что-то бабушке Нине, а та кивает с серьезным видом, хотя и не слышит на то ухо. А дедушка Гоша смеется над ними обоими. Я их так и видела: худого, загорелого дедушку, бабушку Нину в ее любимом платке с большими цветами и бабушку Машу с нарисованными бровями.

Еще у нас было несколько фотографий, на которых мама совсем молодая. На них она в ярких цветастых платьях, совсем не похожа на себя. И туфли у нее на каблуках, и улыбка… такая, какой я не помню. Может, это до-материнская улыбка? Или до-свадебная? Из другой жизни…

Мама работала в бухгалтерии на вагоноремонтном заводе. Раз в месяц она ходила в парикмахерскую (или просила Грустную Галю – когда та еще жила в нашем доме – постричь ее), всегда аккуратно подпиливала ногти и никогда бы не пошла на работу в колготках с затяжкой.

Еще мама очень не любила сельские слова и одергивала нас с сестрой, если мы говорили «бачить» или «купувать» вместо «видеть» или «купить». Ей не нравились и словечки, которые мы приносили из школы, – вроде «приколист» или «обломинго». Как вкладыши от жвачки, для нее они были – мусор (а для нас с сестрой – сокровища). За маты она била по губам ладонью или отвешивала подзатыльники.

Маме нравилось, когда люди говорили на правильном русском языке, как дикторы телевидения, хотя она сама так никогда и не смогла избавиться от «гэканья», а в ярости срывалась на те самые сельские слова, которые так не любила.

– В Любомировке, – говорила мама, – зимой так грязно! Да и летом… всегда и везде грязно… Я не скажу плохо про маму, про твою баб Нину, но… все-таки она не справлялась, не могла: работа, дети… а хозяйство? Свиньи, коровы… Папа, дедушка твой… он же в тех сапогах, что в хлев, шел и на кухню… А запах?.. Я, как только сама научилась убирать, – стала убирать… водой ледяной порой полы мыла… сначала скребком грязь отскребала, а потом мыла… от холода суставы крутит… а грязь под ногти как зайдет, что и не вычистишь потом… В школе опять же – пол весь – следы грязных сапог, калош… А она придет, я смотрю, у нее на туфельках – ни пылинки… и прическа – волосок к волоску… – Мама заводила рассказ о своей любимой учительнице, математичке. – По языку русскому у нас была покойная уже… муж ее на войне погиб… она-то себя запустила, ходила с растрепанною косой, а как стихи читала, любые, даже про березку, всегда плакала… пила, наверно… мы-то, дети, не понимали… Географию и историю у нас дядька Петро читал, веселый был, шутил всегда… были и другие учителя, все хорошие, слова дурного не скажу, но таких, как она, не было… и как она себя ставила, как вела себя… глаз не отвести…

Про ту учительницу я слышала от мамы не раз.

– Вот то – был человек, она самим своим видом пример подавала… А ты? Лентяйка, растрепа – и ты в школу пойдешь работать? Какой с тебя пример? Вот скажи: ты бы хотела, чтоб тебе подражали? Чтоб были как ты?

Я кривилась: не хотела, чтоб кто-то был как я, – хотя и без моего желания таких дурочек хватало.

– Не скажу, чтоб я до этого любила математику, а тут стала стараться. Казалось: освою алгебру и стану такая же… Как закончила школу, так и подумала: пойду туда, где цифры. Не в институт, конечно, какой институт после нашей сельской школы, да и… пять лет терять… на шее у родителей… и я пошла в техникум. На бухучет. Поехала в Заводск, на свою голову. Тогда был Союз, по-другому все… Это теперь другая страна, а тогда… Город мне понравился: тихий, зеленый… Кто ж знал, что все так сложится? Ну и замужество это… Думала: вышла за городского, а не тут-то было: свекровь досталась с претензиями… Не ко двору я пришлась… Саша добился, чтоб нам от завода эту квартиру дали. Временно! Смешно. Временно! Так и проживу всю жизнь в халупе без водопровода. Как с детства привыкла полы ледяной водой мыть, так и… Судьба! – Это слово в мамином исполнении напоминало плаху с воткнутым в нее топором. – Хоть огорода нет, и то счастье, спину гнуть не надо… Так завела цветы эти! Наверно, сельское нутро покою не дает. Трандесканция гибнет, декабрист цвести не хочет… Света ему не хватает или в горшке тесно? Эгоист! Зацвел бы, порадовал, так нет же!

После переезда в Питер в Заводск я наведывалась редко. Мы часто ссорились с мамой по телефону, и на родину меня не тянуло.

Зимой 2015 года я приехала, чтобы сделать загранпаспорт: хотели скататься в Финку с Юликом. Конечно, можно было справить загран и в питерском ЕЦД, но меня дернуло поехать домой – сэкономить, да и с мамой увидеться.

В Урицком все чаще стали возникать проблемы с отоплением. Из-за того, что трубы не менялись уже много лет, случались прорывы, воду перекрывали, приезжала аварийка. Только в нашу квартиру мама вызывала ее дважды за январь, а ведь есть еще соседи… Подолгу приходилось сидеть без тепла, греясь от газовой плиты. Четыре голубые лилии, а над ними – мамины и мои пальцы, торчащие из рукавов кофт… мы натянули на себя несколько слоев теплой одежды и неуклюже теснились у плиты. Мама рассказывала о том, что было собрание жильцов, выступала тетка из управляющей компании, говорила, что дом старый… Сумма, которую мы платим за квартиру, не покрывает необходимого ремонта, что нужно сдать еще по десять тысяч с квартиры на замену оборудования на чердаке.

– А кто будет сдавать? Вечно пьяный Наппельбаум? Семейство Май, где трое детей? Кому тут что надо? Сверху вон квартира вообще пустая стоит – хозяйка жильцов найти не может! Я говорю: пусть бы починили нам все, а потом потихоньку из квартплаты высчитывали. А она: надо сразу. Я ей: это вы можете сразу выложить такие деньги, а мы – не можем. А она мне: что же вы думаете, я во дворце живу? Сама стоит – в шубе. Черт ее знает, конечно, что там за мех, но в шубе. Уж не знаю, говорю, где вы живете, но уж точно не здесь! И за счет чего, мне интересно, вы живете не здесь? За счет кого? А