с дезертирством: страх погибнуть в бою должен быть меньше страха перед расстрельной командой. Ясно было одно: если солдатские массы потеряли веру в своих командиров, то возвращать эту веру с помощью телесных наказаний и расстрелов – только подливать масла в огонь. Это питает пламя мести, горечи, взаимной ненависти и ведет к беспощадному уничтожению офицеров солдатами. Абсурдно говорить о «зловредной пропаганде элементов, чуждых армии», если лучше всего солдат агитирует поведение их командиров. Кто сеет ветер, пожинает бурю.

Глава 10

Временное правительство   

 Мы оставили Временное правительство в тот момент, когда его председатель князь Львов объявил состав своего кабинета, а способный царский министр Кривошеин с мрачным недоумением объявил его слишком правым, а потому опасным не только для чуждой ему революции, но и для любимого отечества.

   В самом деле, этот кабинет был явным анахронизмом. Еще 13 августа 1915 г. в газете лидера прогрессивных промышленников Рябушинского был опубликован состав предполагаемого «правительства обороны» со знакомыми фигурами будущего Временного правительства: Милюковым, Гучковым, Шингаревым, Некрасовым, Коноваловым, В.Н. Львовым, Ефремовым и будущим русским послом в Париже В.М. Маклаковым. В этот кабинет должны были войти царские бюрократы, приемлемые для общественного мнения: Кривошеин как министр земледелия, генерал Поливанов как военный министр и граф Игнатьев как министр народного просвещения. Поскольку такое правительство нуждалось в председателе, который бы связывал «лидеров общественности» с официальными властями, вместо князя Львова его должен был возглавить Родзянко. Как мы видим, изменения оказались незначительными. Три бюрократа освободили место для «заложника революционной демократии» Керенского. Маклаков уступил Керенскому пост министра юстиции; Шингарев сменил пост министра финансов на пост министра земледелия, передав портфель министра финансов Терещенко, который внезапно стал видной личностью. Министром народного просвещения был назначен кадет, профессор Мануйлов, а Гучков предпочел портфель военного и морского министра посту министра внутренних дел. Этот последний забрал князь Львов, одновременно ставший премьер-министром. В Родзянко, который должен был связывать правительство с двором и официальными кругами, больше не было необходимости. Вот и все.

   В этом перечне обращают на себя внимание три фамилии: Милюков, Керенский и Львов.

   П.Н. Милюков был истинным вдохновителем «прогрессивного блока» Государственной думы и создателем стратегии кадетской партии.

   Человек многосторонне образованный, видный ученый в своей области, одаренный гибким умом, уравновешенный и спокойный, скорее аналитик, чем апостол идеи, Милюков тем не менее любил политику, стремился к власти и обладал дисциплиной закаленного профессионального борца. Кроме того, у Милюкова было качество, особенно необходимое политическому вождю: он не приходил в отчаяние от неудач, относился к ним философски, как настоящий спортсмен, делал из них выводы, верил в возможность реванша и готовился к нему. Он имел много качеств, необходимых видному политическому деятелю, за исключением одного-двух. Его главным недостатком было полное неумение чувствовать психологию масс. Милюков был кабинетным ученым, то есть доктринером. Эта сторона его натуры умерялась долгим опытом парламентской борьбы, привычкой легко ориентироваться в перипетиях парламентских комбинаций, искусством закулисных манипуляций меняющимися настроениями и тенденциями думского полукруга, этого странного мирка, который в России, как нигде, был изолирован и защищен от влияния улицы. Он никогда не говорил языком рабочей, крестьянской и солдатской толпы. Для Милюкова народ был огромной и чуждой силой, «безликим субъектом деятельности» настоящих лидеров, которыми он считал министров и законодателей. Типичный парламентарий, он был прекрасным посредником между соперничавшими партиями, автором компромиссов, гибких формул, которые снимали противоречия, сглаживал острые углы, шел на словесные уступки, не мешавшие ему проводить в жизнь собственную программу. Он был очень осторожен, прекрасно умел выбирать время для того или иного действия, терпеливо ждал благоприятной ситуации, экономил силы и не тратил их на то, чтобы плыть против течения. Будучи в глубине души доктринером, он сделал догмой искусство лавирования, фланговые атаки и следование линии наименьшего сопротивления. Как политик, он был рожден для спокойных, нормальных времен, когда жизнь следует по протоптанным тропам, а не по целине, когда не полыхают народные страсти, когда ситуация не меняется на каждом шагу и когда мощные подземные толчки не разрушают самые величественные здания как карточные домики.

   Керенский, главный оппонент Милюкова во Временном правительстве, был человеком совершенно другого типа – от природы энергичным, импульсивным, впечатлительным, беспокойным и ищущим. Оба были честолюбивы, как и положено политикам. Но в отличие от холодного и расчетливого Милюкова, заранее знавшего, чего он хочет, и заранее выбиравшего путь к цели, Керенский обладал воображением, а его воображение было капризным. Милюков жил разумом, а Керенский – интуицией, наполняя свои паруса ветром собственной беспокойной фантазии и плывя куда придется. Его речи были экстравагантными, патетическими и напыщенными, иногда припадочными. Политический пульс Милюкова был замедленным, пульс Керенского – лихорадочным. Последний был неврастеником и временами впадал в настоящую истерику. Вожди толпы должны быть плотью от ее плоти, заражаться ее духом и заражать других непреодолимой силой своей страсти. Такие вожди часто рождены для сцены и сознательно или бессознательно ищут путь к сердцам публики в театральных словах и жестах. В Керенском действительно было много актерского: он выражал свою скрытую духовную сущность в артистической форме.

   В Милюкове все было устойчиво, упорядочено, систематизировано. В Керенском все было нелогично, противоречиво, изменчиво, часто капризно, надуманно или фальшиво. На большинство людей, с которыми ему приходилось иметь дело, Милюков смотрел сверху вниз, но эта повышенная самооценка была такой глубокой, что никогда не проявлялась на поверхности, никогда не оскорбляла чей-то глаз или слух. Керенского мучила жажда самоутверждения, а потому он всегда либо выигрывал, либо проигрывал борьбу с собой. Для победы ему требовалось беспрекословное повиновение окружающих и острая, резкая демонстрация своего превосходства тому, кто смел соперничать с ним, сомневаться в нем или оставаться равнодушным. Милюков умел видеть себя со стороны, но для Керенского существовало только свое «я». Милюкова вдохновляли сложные пересечения собственной политической траектории с траекториями других политических светил, которые противостояли ему или следовали за ним. Керенскому требовались покорные «попутчики», суетящиеся вокруг, которых он мог бы использовать как угодно и срывать на них зло в моменты плохого настроения. Ему было трудно выносить присутствие значительных и независимых людей, он чувствовал себя непринужденно только с ничтожествами. Но зато он обладал поразительной силой внушения, неистощимой энергией и окрыленностью. В свои звездные моменты он мог передать толпе собственное «духовное электричество», мог заставить ее смеяться и плакать, становиться на колени и воспарять к небесам, проклинать и жалеть, любить и ненавидеть до самозабвения, потому что в эти минуты он тоже забывал себя. Милюков был бесконечно умнее Керенского, но неизмеримо