ночь с мной привести всех остальных Уизли на разделку на мясо. Похоже, гормоны пробуждаются, и меня вскоре ждет весьма непростое время.

Долго в темноте меня не держали. Я успел хорошо выспаться, проголодаться и один раз на ощупь сходить в ведро, как дверь моей камеры открылась.

— На выход, — светя в лицо факелом, сказал Филч.

Молча, без обещаний распять на кресте, розог, порок и цепей, мы с Филчем дошли до кабинета директора. Кабинет ощутимо прибавил в размерах, потому что внутри него сейчас находилась весьма и весьма представительная делегация.

Итак. От преподавательского состава присутствовали все деканы и директор; с удивлением обнаружил затесавшихся в уголке Хагрида и Квиррелла. Любопытно Темному Лорду, похоже, стало, в его времена такого не было. От попечительского совета — лорд Малфой. От Аврората — одноногий Моуди. Родители учеников: оба рыжих Уизли, с ненавистью смотрящих на меня, и ширококостный, невысокий, лысый шатен с роскошными бакенбардами. Мистер Крэбб-старший — узнал я по памяти отца Винсента Крэбба, то есть сейчас — моего отца.

Были и школьники. Восемь старост факультетов и один Хогвартса, а также несколько свидетелей моего выступления, включая сюда и всех пятерых девочек. Еще были несколько взрослых магов, которых ни я, ни моя память не опознали.

Началось судилище с мягкого увещевательного монолога директора Дамблдора, который смогли выслушать, не скривив кислую мину, только преданные Альбусу до печенок члены Ордена Феникса.

Потом слово дали мадам Помфри, которая озвучила поставленный Фреду Уизли диагноз. Если перевести его с медицинской латыни на нормальный язык, то получается, что у Фреда серьезное проникающее ранение брюшной полости со средними, но излечимыми повреждениями магического ядра из-за применения мной в качестве оружия ритуального предмета. В Больничном крыле мистер Уизли проведет не меньше месяца.

Потом дали слово старшим Уизли. Полились "бедные мальчики", "обычные детские шалости", "смертожорское отродье", "попытка убийства", "в Азкабан на Поцелуй", "преданность делу света", "тяжелое ранение" и почему-то еще "тяжелое материальное положение". Это они что, денег вымогают за молчание? Услышав такой открытый намек, даже лорд Малфой поморщился.

Потом слово дали мне. Я стесняться не стал и зашел сразу с козырей. Рассказал про временную гемофилию, обретенную с помощью кондитерских изделий, вышедших из кривых рук вот этих вот Уизли (при этом мой отец кинул на рыжих такой яростный взгляд, что мне стало понятно, чьи жизни будет просить Крэбб-старший, когда лорд Волдеморт вернется). Продолжил про подвешивание почти голым в Большом зале — тут в лице изменился Снейп. Не забыл и бедную Салли-Энн Перкс. Даже предоставил воспоминания в омут памяти.

Глава попечительского совета лорд Малфой, посмотрев вместе со всеми мои воспоминания, пристально взглянул на директора. Похоже, истинной подоплеки событий он не знал, или знал, но очень сильно приглаженную версию.

Тем временем я закончил свой рассказ, описав договор с Уизли, нападение и попытку защитить девочек.

— О чем он договаривался с вами, мистер Уизли? — спросил Малфой у почти лишившегося своей зеркально похожей половины Близнеца.

— Ни о чем мы с ним, — начал с паузами для реплик отсутствующего брата отвечать Уизли, — не договаривались. Он просто приказал нам. Не трогать первокурсников. И второкурсниц. Кроме гриффиндорцев. А на ком нам испытывать свои товары? Мы честно. Испытывали это на себе. Сначала. Но нас мало. А мы хотим после школы открыть магазин. Не платить же за испытания деньги?

В народе ходит поговорка, что простота хуже воровства. Вот и слушатели от такой борзоты все как один просто опешили. Даже Дамблдор укоряюще покачал головой. Похоже, Уизли всех возрастов ждет хорошая порка. Глядя на родителей учеников, уже вдохнувших в легкие воздух для словесной, пока, атаки, директор тут же снял с Гриффиндора баллы. После чего, не давая сказать родителям ни слова, начал опрос свидетелей.

Свидетели мою версию полностью подтверждали.

В итоге высокий суд, после некоторых кулуарных совещаний, которые проводились с глазу на глаз Альбусом и Люциусом, постановил, что "ученик Школы чародейства и волшебства мистер Винсент Логан Крэбб совершил нападение на ученика Фреда Уизли с целью нанесения серьезных увечий из побуждений личной мести, использовав в качестве предлога защиту учениц Хогвартса от недобросовестных и опасных шуток".

Какое наказание по магическим законам светило мне с такой формулировкой приговора?

Да собственно — никакое. В вину мне поставили лишь, говоря маггловским языком, превышение меры разумной самообороны. Уизли-старший было заикнулся, что месть как мотив преступления только усугубляет вину и утяжеляет наказание, но на него так уничижительно посмотрели все остальные взрослые и часть детей, что он осекся и замолчал. В магическом мире, одной ногой прочно стоящем в средневековье, а другой — чуть ли не в родоплеменном строе, месть — дело весьма естественное и уважаемое. Плюс магические клятвы и обеты, приводящие к тому, что не отомстивший кровнику получает печать предателя крови… В общем, по всем старым понятиям я был чист.

Но то — по старым. А по современным, которые продвигал Дамблдор, осудить не осудить, но наказать меня, заодно чтобы другим было неповадно, все же требовалось. Как именно? Предложений было много.

Для начала, отчислить из Хогвартса. На такое предложение Уизли даже сдержанный лорд Гринграсс (судя по тому, как к нему жалась Дафна, это был именно он) покрутил пальцем у виска.

— Быть может, раз он так любит сражаться, мальчику еще раз сменить факультет? — предложил Дамблдор

— Ни за что! — слились в экстазе единения голоса деканов Макгонагалл и Спраут. Обе поняли намек, куда попадет проблемный студент.

— Я с удовольствием его возьму! — вторил Флитвик. Похоже, профессор за ночь оттаял и больше не держит на меня зла, но слушать его никто не стал.

— Аластор, ничего не хочешь сказать? — обратился Альбус к своему преданному соратнику.

Аластор Моуди все разбирательство промолчал, недобро поглядывая на меня и бывших Пожирателей. Судя по всему, все происходящее ему не нравилось. Обе стороны выглядели очень непривлекательно. Слизеринцы и бывшие смертожорцы по определению, а Уизли — своей конченой оторванностью. С такими замашками им дорога в Лютный, то есть в будущем в возможные цели для авроров. На вопрос Дамблдора он только что-то буркнул про Пожирателей и Азкабан, но отчетливо ничего не сказал. Считай — промолчал. Желающего что-то предложить Персиваля небрежным взглядом заткнул сам Альбус. Похоже, рыжие за сегодня исчерпали годичную норму директорской приязни.

В качестве разрядки Дамблдор спросил меня, сожалею ли я о случившемся и не хочу ли извиниться?

И вот тут меня неожиданно для