Короче, Вадик уже едет сюда.

— От меня-то ты что хочешь? — скрывая раздражение, спросил Денис. Ситуация, по его мнению, складывалась действительно дурацкая.

— Как?! — прямо-таки изумился Юрий. — Ты так ничего и не понял?! Денис, дружище, я категорически не узнаю тебя!

— А я не понимаю, объясни! — упрямо продолжал Денис.

— Хорошо, — сразу успокоился Гордеев. — Тут имеются несколько позиций. Первая. Я не могу быть твердо уверен, что у Райского была именно Елена Казначеева. Он же ее не видел, когда она приходила ко мне на прием. Второе. Я сам предложил ей тогда кандидатуру Вадима, а она категорически отказалась. Сказала, что такой адвокат, как Вадик, любитель «микста», ей не нужен. Третье. Очень странно, что она объяснила мое пребывание здесь болезнью. Это вообще-то могло быть сказано разве что в насмешку либо в раздражении, но я ей пока никаких поводов ни для одного, ни для другого не давал. Четвертое. Я уже и сам хотел было подключить к защите Вадима, но пока не говорил ему об этом. И подобная их торопливость заставляет меня усомниться в моем выборе.

— Кого ты имеешь в виду, говоря «их»?

— Тех, кому сам факт того, что я взялся защищать Гусева и уже имею на руках его заявление в Генеральную прокуратуру, а также согласие осуществлять все функции по его защите, — острый нож в одно место.

— Я все равно не понимаю, Юра. Тебя наняли. Ты согласился. Но случилось непредвиденное, и ты на время выбыл из игры. Так в чем же дело? Почему та же самая дама, Казначеева твоя, не может поручить защиту тому человеку, которого ты сам же ей и рекомендовал? Ну тогда он ей не нравился. А сейчас, когда ты на койке и неизвестно, когда поднимешься, возможно, по ее мнению, уж лучше пусть будет кто-то, чем вообще никого. И, кстати, Вадиму и ты доверяешь. Разве не так?

— Почти так, Денис… почти. А чтобы быть уверенным полностью, я должен твердо знать, что поручение это сделала именно Елена Александровна. И пока она мне лично не подтвердит своего решения, я ничего конкретного ответить Вадиму не могу. И уж тем более обещать. А он, я чувствую, будет настаивать и торопить. Теперь понимаешь?

— Ну так бы сразу и сказал. А то нагородил семь верст до небес… Давай ее координаты, и я немедленно свяжусь.

— В том-то и дело, дружище, что ее два телефона, которые мне известны, не отвечают.

— Давно?

— Со вчерашнего вечера, когда я в первый раз ей позвонил. Ни домашний. Ни мобильный. Не знаю, что и предположить. Может, отъехала куда-нибудь? А беспокоить дядьку твоего или Саню мне бы очень не хотелось. Хотя… у меня появилось какое-то нехорошее предчувствие…

— Ну говори, не тяни же! — вскочил Грязнов-младший.

— Я должен быть твердо уверен, что у Райского была именно Елена Александровна, вот в чем дело, старик.

— Ну так покажи ему фотографию… ах да, вы же еще наверняка не успели обменяться с ней любовными фотиками с автографами типа «Прэвэт з Анапы!», верно? — Денис улыбался, не сильно веря предчувствиям Юрия. — Помнишь, в середине прошлого века делали на курортах такие фотографии на память — в сердечках и с целующимися голубками? Я у дядьки парочку нашел в письменном столе. Говорит, даже и не помню, кто такие, а выбросить не захотел. Ох, рыжий! Дядь Саня как-то обмолвился, что они с ним наводили шороху на южных пляжах!

— Денис, — поморщился Гордеев, — я очень прошу тебя: будь серьезен.

— Буду, буду, — вздохнул тот. — Короче, я понимаю, что ты хотел бы до капитального разговора с Вадимом получить сведения из уст мадам Казначеевой? А поскольку ее телефоны не отвечают, ты хочешь, чтобы мы аккуратно вскрыли квартиру и убедились, что ее там действительно нет? Где квартира?

— На Ленинском проспекте.

— Ах ну да! — вспомнил Денис и захохотал. — Юрка, а ведь дядька, похоже, и тут тебя обскакал!

— Денис, ну перестань! Какой-то ты сегодня несерьезный, ей-богу. Речь ведь о жизни идет!

— Ну так уж и сразу — о жизни… Я смотрю, у тебя в клинике комплексы развиваются нехорошие. Хотя правильно, помню, когда в медицинском учился, один преподаватель говорил, что, по твердому убеждению гинеколога, весь мир занимается только одним, причем круглосуточно…

— Денис! — не выдержал и воскликнул Гордеев.

— А акушер считает, что абсолютно все женщины — беременные. Так что все зависит от точки зрения. Ладно, точный адрес помнишь?

— Записывай. — Юрий раскрыл записную книжку с адресом Елены. Денис переписал к себе.

— Это все твои просьбы?

— А что, тебе мало? Учти, времени совсем нет, Райский подъедет, — Юрий посмотрел на часы, — к половине седьмого. В приемное время. Успеете?

— Чего не сделаешь для друга, — вздохнул Денис и отключился.

Наблюдательный пост Щербака занял второй стажер «Глории», Леша Малеев, выпускник юрфака МГУ, который предпочел «государевой службе» «чоповскую вольницу», как ему казалось, но покуда используемый директором агентства для выполнения мелких, незначительных поручений. А Николай немедленно отправился на Ленинский проспект.

Несколько раз прозвонив по обоим телефонам и не добившись результата, он использовал избитый, но постоянно удающийся способ проникновения в чужое жилье, каким бы элитным оно ни было. А соответствующая экипировка и необходимый инструмент всегда имелись в багажниках автомобилей сыщиков.

На этот раз в квартиру Елены Александровны Казначеевой поднимался мастер по ремонту холодильников. И к тому же работник сферы бытовых услуг, прекрасно знающий все коды в доме, не вызывает почему-то подозрений у вахтерш, вечно озабоченных кучей личных проблем.

Из трех дверных замков, один из которых представлял собой вполне современное электронное устройство, на преодоление которого могло уйти немало времени, был заперт лишь один — самый примитивный, так называемый английский. Дверь была и не заперта, а захлопнута. И это сразу насторожило Щербака. Поэтому, прежде чем войти в квартиру, он позвонил шефу. Объяснил ситуацию.

Денис задумался. В памяти всплыли слова Гордеева о каких-то предчувствиях, чушь, конечно, но чего не случается!

— Коля, — принял он наконец решение, — заходи, но нигде не оставляй следов. Только общая рекогносцировка, не больше. И тут же уходи. Оставь «секретку».

— Понял, шеф, — ответил Щербак и, надев на ботинки целлофановые «боты», руками в перчатках осторожно открыл дверь.

В квартире было тихо. Все убрано. На кухне чисто, никакой посуды в раковине. В гостиной вся мебель находилась, вероятно, на своих постоянных местах — это было заметно. Следы передвижения по полу тех же стульев как-то бросаются в глаза. В спальне аккуратно застланная кровать. Но что-то настораживало.

И Щербак быстро понял: воздух спертый, какой бывает, когда окна либо форточки в квартире не открываются несколько дней кряду. А вот и второе подтверждение — на полированной тумбочке, на подзеркальнике, на блестящей поверхности стола в гостиной и даже на лакированных спинках стульев — на всем лежал ровный, хотя и незначительный, слой пыли. Эксперт-криминалист даже смог бы назвать, сколько времени потребовалось, чтобы лег именно такой слой — не тоньше и не толще. Но Щербак в этих нюансах был не силен, зато по запаху, стоявшему в квартире, предположил, что никого постороннего, не говоря уже о хозяйке, здесь не было никак не меньше двух дней. За один день атмосфера просто не успевает сгуститься и стать такой несвежей. А вот после трех-четырех дней появляются характерные запахи уже слежавшейся пыли и еще, видимо, старости — от вещей, давно залежавшихся на полках шкафов или в ящиках комодов. Зимой это чувствуется гораздо меньше. Легкий матовый слой пыли на всех поверхностях указывал на то, что хозяйка покинула квартиру без принуждения со стороны. Следов борьбы не было никаких. Но вот почему она не закрыла еще два основных, по сути, замка?