я тоже особого сходства не вижу, – Марьяна с Ваней, распрощавшись с Агуэндой и миновав «Ворота Мурильо», так тщательно изучали портрет Елизаветы, что смотрительницы не спускали с них бдительного взгляда. Но Агуэнда права – надо покопаться в твоих корнях.

– Как ты будешь в них копаться? Ты же знаешь – в войну пропали все документы, прадеда подобрала ехавшая в том же вагоне какая-то тетка. Он даже фамилии своей не знал. Дали по имени подобравшей его женщины, когда оформляли в детдом. Свидетельств никаких. У кого спрашивать?

– Пока не знаю! Но думаю, не бином Ньютона. Попрошу наших университетских историков, пусть помогут. Университет сам по себе – великая сила. Пусть дадут направление, а там мы уже сами – короткими галсами, ну, ты понимаешь – доплывем до нужной точки. Даже если первоначально пойдем не в ту сторону.

– Ну, лично я даже не знаю, смогу ли чем-то тебе помочь?

– Даже если не сможешь – я все равно попробую. И все узнаю – с тобой или без тебя…

* * *

…В раздвинутые окна прибрежной «чирингитос» постепенно вливался закат. Марьяна с Ваней, потягивая белое «вердехо», смотрели, как повар, он же официант, диджей и бармен одновременно, управляется с выбранными ими сибасами. Облачив тушки в соляные панцири, осторожно насадил их на деревянные «рапиры» и воткнул в морской песок у раскаленного полена, мерцающие бока которого сливались с закатным солнцем. Песок жаровни, словно экран, возвращал волны жара к покрывавшимся мгновенной коркой тушкам, вытянувшимся по стойке «смирно». Повар, повертев «рапиры» вокруг оси еще короткое время, снял их и разрезал сибасов вдоль, положив на тарелку прямо в соляной корочке. Бросил туда же четвертинки лимонов, листья салата, сбрызнул заправкой, поставил на стол.

– With the hot with the heat, – улыбнулся ему Ваня, но испанец, не поняв, тоже с улыбкой только развел руками. – Все-таки наши пословицы непереводимы, – вздохнул Ваня. Сибас в обожжённых соляных доспехах истекал собственным соком, обнажая белоснежные филейные бока. Ваня подлил вина.

– Ну что, за очередной сумасшедший и в очередной раз блистательно испорченный мной отдых. Хотя отдельные моменты заслуживают если не награды, то хотя бы поощрительных поцелуев. Ты меня слышишь?

Однако Марьяна не ответила. Глядя, как закат окончательно обволакивает Малагу угольными сумерками, как зажигаются огни берегового променада, машинально чокнулась бокалом. Мечтательно улыбаясь, она нанизывала в памяти события последних дней, как нанизывают на новый шнур раскатившиеся по углам бусины.

«Уважаемые дамы и господа, добро пожаловать на борт рейса… выполняющего полет по маршруту Малага-Москва… В настоящий момент мы являемся третьими в очереди на взлёт и, как ожидается, будем в воздухе примерно через десять минут. …Просим вас пристегнуть ремни безопасности… Мы также просим, чтобы ваши кресла и столики… Пожалуйста, выключите все личные электронные устройства…»

– Обожаю все-таки ночные рейсы. Если это, конечно, не португальские чартеры. И опять бизнес-класс! Снова благодаря овербукингу?

– Не совсем. Подняла старые связи. Это тебе для закрепления урока.

– Какого урока?

– Очень простого. Ты ведь не олигарх?

– Не олигарх.

– И не банкир?

– Не банкир.

– И даже не миллионер?

– Ну, не миллионер!

– Вот. Но при этом я, словно звезда – завтракала в Кордове, обедала – в Толедо, а ужинала – в Мадриде. Вокруг меня суетились фотографы лучшего музея Европы. Для меня, в конце концов, пел кавалер Ордена Почетного легиона. И все это благодаря тебе. Ты сделал меня… я всегда боялась произносить это вслух… И сейчас не буду – чтобы не вспугнуть. А ты подумай об этом, пока будешь охранять мой сон. Спокойной ночи и приятного полета…

– Простите, я шепотом, чтобы не разбудить Вашу спутницу. Просто я смотрю, Вы один не спите во всем самолете. Могу я что-нибудь Вам предложить?

– Спасибо. А можно тогда кофе?

– Конечно, сейчас принесу. К кофе что-нибудь желаете?

– Вы знаете, желаю! У меня там наверху коробка с кордовскими сладостями, в пакете из отеля. Только распакуйте у себя, чтобы не шуршать здесь. Я ведь… часовой на посту.

– Я поняла.

– Принесите потом сюда, я Вас тоже угощу…

– Я прошу прощения, как я могу к Вам обращаться?

– Иван. Что-то случилось?

– Да. Иван, в коробке не было никаких сладостей! Там книга!!! Она французская и, кажется, очень старая. Я немного учила язык – по-моему, она про художников. Могу даже прочесть – «Histoire apocryphe de la peinture européenne. Reproduction originale de l'édition de 1637». Вот только не знаю, что означают латинские буквы. Возьмите. И вот Ваш кофе. А сладостями я Вас сама угощу…

«Порою природа, наградив какого-нибудь смертного дарованиями, исполненными безмерной щедрости и величия, входит в соприкосновение с благосклонностью правителей земных, держащих в своих руках хитроумный рычаг, вращающий шестерни могущественного колеса Фортуны, и такое стечение сил земных и небесных может стать источником величайших наслаждений и величайших же горестей. Это явственно видно на примере судьбы Мора, Антониса ван Дасхорста, который обладал талантом к написанию лиц, а также самых мельчайших предметов столь поразительным и возвышенным, что превзошел в этом умении многих заслуженных мужей, среди коих был Тициан, отец и сын Гольбейны, Козимо ди Мариано, именовавший себя Бронзино, великий грек Доменикос Теотокопулос и множество других искусных живописцев. Многие просвещенные монархи того времени жаждали иметь при своем дворе такового мастера в качестве придворного живописца, но сам художник выбрал в покровители короля испанского, чей двор в то время по праву считался наиболее могущественным и пышным, и к тому же поощрявшим живописное искусство весьма щедро. Антонис стал уважаем и почитаем не только придворными, желавшими быть запечатленными кистью великого мастера, но и наперсником самого короля Филиппа, которому тот поверял дела не только государственные, но и личные, и не раз называл Антониса своим близким другом. Король в то время, несмотря на искреннюю любовь к третьей своей супруге Изабелле, также питал сильную страсть к Анне из известнейшего и разветвленного рода Мендоса, которую втихомолку называли «пиратом» и которой он пожаловал титул принцессы. От этой связи короля родилась девочка, столь прелестная и совершенная, что король вознамерился оставить ее при себе, в чем столкнулся с препятствиями известного свойства, не приличествующего образу христианнейшего монарха. Тогда король обратился с просьбой к своему другу Антонису, дабы он признал в ней будто бы свою дочь, рожденную от свободной женщины, ибо тот еще не был связан узами освященного брака. Антонис же, имея нрав непреклонный и гордый, к тому же не желавший обременять себя чужим ребенком, отказал королю. С этого момента прежние приязненные отношения между королем и