Я тихо порадовалась про себя, что не взяла с собой книгу. Грета ждала от меня нормальных, обычных откровений. Бойфренды, секс и безумная юношеская любовь. Все то, что у нас может быть общего. А у меня был только странный знакомый в городе, тайные поездки в парк аттракционов и просьбы о помощи от мертвеца.

Гримерная за сценой сама по себе — жутковатое место. Одинокие костюмы на вешалках. Запах подвальной сырости. Старые ободранные диваны и кресла. Голые лампочки, свисающие с потолка в желтых потеках. В общем, унылое местечко. Но во время спектаклей там всегда народ. Шутят, дурачатся, суетятся, так что за сценой царит радостное оживление, и гримерная вовсе не кажется мрачной.

Я пришла, потому что хотела посмотреть, как Грета танцует. Чтобы потом можно было сказать ей, что я ее видела. И она меня пригласила — это было приятно. Я спустилась по узкой лестнице, ведущей в гримерную из левой кулисы. Греты я там не нашла, зато увидела спину Бена Деллаханта, сидевшего за старой школьной партой. Бен был в длинном плаще из черного бархата, похожем на костюм из какой-нибудь пьесы про старые времена, и держал в руке игральные кости. Он зажал их в кулаке, встряхнул и бросил на стол.

— Три пункта урона!

Двое мальчишек, сидевшие напротив Бена, уныло нахмурились. Я надеялась проскользнуть мимо стола незамеченной, но Бен меня увидел.

— Привет, — сказал он.

— Привет.

— Хочешь с нами? — Он указал на какую-то карту, разложенную на столе. Наверняка что-то связанное с «Драконами и подземельями».

— Нет, я ищу Грету. Ты ее не видел?

Бен огляделся по сторонам.

— Нет.

Я развернулась, чтобы уйти.

— Погоди. — Бен кивком указал на карту. — Может, все-таки сыграешь? Ты можешь быть кем угодно. Королевой волков из Запредельных земель или…

— Нет, спасибо. — Я услышала голос Греты, доносившийся с лестницы. — Мне надо идти.

Я встретила Грету на лестнице. Я поднималась, она спускалась. Следом за ней шли еще три-четыре девчонки, которых я не знала. По школе уже разнесся слух, что Грете предложили роль в «Энни», и хотя она еще не получила официального назначения на роль, ребята уже относились к ней, как к знаменитости. Я видела Грету в столовой во время обеда. Ее окружала толпа одноклассников, мальчишек и девчонок, и все смотрели на нее с нескрываемым восхищением. Я так и не поняла, нравится это ей или нет.

Проходя мимо Греты по лестнице, я постаралась, чтобы она меня заметила. Мне хотелось, чтобы она знала, что я пришла посмотреть, как она танцует. Мы не сказали друг другу ни слова, даже не стали здороваться, но она меня видела. И на ходу мы легонько задели друг друга плечами. Я заметила, как она глянула в сторону Бена и понимающе усмехнулась.

Я наблюдала за выступлением танцоров, стоя в глубине зала. Грета вышла на сцену одной из последних, и вид у нее был скучающий и безразличный. И танцевала она как-то совсем без души. Как будто специально пыталась выступить хуже, чем позволяли ее способности. Хотя, может быть, кроме меня, этого больше никто не заметил, потом что она все равно станцевала блестяще. Просто не могла по-другому.

— Мне не нужны джинсы. Я не ношу джинсы.

— Все носят джинсы, — сказала мама.

В те выходные в «Мейси» была грандиозная весенняя распродажа. Раньше мы всегда ходили на распродажи втроем: я, мама и Грета. Но в этот раз Грета уговорила маму дать ей денег и пошла со своими подругами. А я вообще не хотела идти. Совершенно не хотела.

Мама открыла мой шкаф и взялась за вешалку, на которой висели две коричневые вельветовые юбки.

— Нет, ты посмотри. — Она провела рукой по юбкам. — Ты в них по грязи ползала, что ли? Как ты вообще умудряешься доводить вещи до такого состояния?

Я еще не вставала с постели. Лежала, укрывшись чуть ли не с головой, чтобы солнце, светящее прямо в окно, не слепило глаза.

— В нормальном они состоянии, — сказала я. — Хорошие юбки.

Мама полезла еще глубже в шкаф, а я вспомнила про заварочный чайник, кассеты, записки и все остальное, что было спрятано в глубине. Я резко отбросила одеяло и села на постели.

— Ну, ладно.

— Что — ладно? — не поняла мама.

— Пойдем в магазин.

Я сидела на скамейке, а мама стояла у края перрона и смотрела на рельсы. Мама носила короткую стрижку и всегда красила волосы в темно-каштановый цвет, потому что они у нее поседели уже в двадцать три года. Но в последнее время у нее на макушке стала проглядывать очень тонкая, едва заметная белая прядка, которую не брала никакая краска. Иногда мне хотелось прикоснуться к этой седой прядке в маминых волосах, к этой тоненькой трещинке, сквозь которую пробивалось ее настоящее «я». В тот день на станции, под холодным мартовским солнцем, мне вдруг представилось, что если я прикоснусь к маминой седой пряди, все опять придет в норму. Больше не будет никаких тайных встреч с Тоби. Никаких потусторонних посланий с указаниями, о ком мне надо заботиться. Никаких изменяющихся портретов в подземном хранилище. Никаких сестер, исчезающих ночью в лесу. И я смогу позабыть обо всем и опять стать нормальной, обычной девчонкой, которая ходит с мамой по распродажам и мечтает о том, чтобы жить в прошлом.

Я поднялась со скамейки и подошла к маме.

Она улыбнулась, взяла мои руки в свои ладони (я была без перчаток, а мама — в перчатках) и принялась растирать их, чтобы согреть.

— Сегодня все будет как в старые добрые времена, Джуни, — сказала она.

В то утро народу на станции было немного. Несколько семей с детьми. Компания старшеклассников из моей школы. Мужчина в костюме. В электричке мы с мамой сели напротив друг друга. Перед выходом мама накрасила губы, хотя обычно не пользовалась помадой. На работу она ходила без макияжа. Красилась только в особо торжественных случаях. Когда предстояло куда-нибудь выйти или когда намечалась поездка в город. Она смотрела на меня, как будто хотела что-то сказать, но никак не могла сформулировать мысль. Или просто не решалась.

— Может, пообедаем в «Хорн и Хардарт»? — спросила она наконец.

Я покачала головой.

— Джун. — Она тяжело вздохнула.

— Мне просто не хочется.

— Я знаю, солнышко. Знаю, что тебе не хочется. И даже знаю почему. — Она положила руку мне на коленку. У меня было странное ощущение, что стены вагона смыкаются, грозя расплющить меня в лепешку. Я уже поняла, что попалась в ловушку. Мама заманила меня сюда, чтобы поговорить о том, что надо свыкнуться с мыслью о потере Финна и жить дальше. И деваться мне было некуда.

— Если знаешь, то зачем предлагаешь?

— Потому что есть такой способ притупить боль: спрятать тяжелые воспоминания под слоем новых. Если мы пойдем в «Хорн и Хардарт», это свежее впечатление ляжет, как тонкое покрывало, на все те разы, когда ты ходила туда с Финном. Каждый раз, когда ты будешь туда приходить, новые воспоминания будут накладываться друг на друга, создавая защитный слой, и в итоге тебе будет уже не так больно вспоминать, как вы были там с Финном. Понимаешь?