сбегает и меня разбудит. Было ясно, что им куда как интереснее самим подремать на том топчане, чем ходить всю ночь из угла в угол. Впрочем, я не знаю ни одного офицера, кто бы предпочел КПП общаге даже летом, я уж не говорю зимой, когда за окнами минус двадцать, да еще влажность под девяносто процентов… Ну, а на КПП хорошо, если до плюс десяти дотягивает… В общем, я ушел. Проснулся я рано утром, часов в пять, не торопясь умылся и пошел нести службу дальше. На удивление, мои бойцы не спали, но тотчас стали что-то прятать по карманам: явно резались в карты.

– Это так вы службу несете? – заорал я универсальную приветственную фразу.

Бойцы немедля надели на лица выражения серьезных защитников родины, будто только что сошедшие с агитационных плакатов МинОбороны.

– Под арест захотели? – продолжал я развивать несложную военную мысль, – А вот как Маслов объявится, а у нас тут не помыто! Сразу по двенадцать суток получите с отработкой на известных стройках!

Боец помоложе потащился в кладовую за помоечным инвентарем. Другой же стал с самым серьезным видом переворачивать стулья и устанавливать их на поверхность стола.

– Происшествия были какие-нибудь? – поинтересовался я для порядка.

– Никак нет, – вяло пробубнил боец. – Все тихо. Вообще никого не было, и звонков тоже никаких. А Маслов, говорят, уехал на неделю.

– Кто говорит?

– Да так… Ходят слухи всякие…

Я прошелся взад и вперед… Начиналось наитоскливейшее время. Термоса с едой надо было завозить караулам один раз в сутки, а более делать было уже решительно нечего. Часам к восьми, несмотря на прогнозы моих бойцов, объявился Маслов. Он был после небольшого перепоя, зол и, как всегда, деловит. Тотчас осведомился, что это за «Москвич» стоит у проходной? Я объяснил. Как ни странно, он возражать не стал, но, пахнув на меня перегаром, выдал, как само собой разумеющееся:

– Я у тебя бойцов забираю.

– Как так? – удивился я. Все-таки раньше, он хоть давал дослужить наряд, а уж потом отправлял под арест.

– Сегодня к вечеру толпа генералов приедет. – объяснил он, – Зам начальника округа и прочая пиз#ота. Так что мне нужны дрова для бани. Понял, нет? Бревна я привез, распилить теперь надо, ну и поколоть тоже…

– А как же я один тут? А если отлучиться понадобится?

– Да они тут недалеко будут, – загудел, словно пароход Маслов, – крикнешь, они и подскочат.

Слов у меня не было, и я только пожал плечами, мол, ты начальник, тебе виднее.

Вдруг у ворот КПП раздался бабий крик, плавно переходящий в пронзительный визг, какой бывает можно услышать на сельских похоронах. Мы с Масловым переглянулись и вышли на крыльцо. Около «Москвича» крутился тот самый мужик – хозяин машины – в каракулевой ушанке и баба в зеленом пальто и пуховом платке. Она поминутно взмахивала руками и орала, словно ее медленно затягивало в жерло молотилки.

– Это что там такое? – трубно осведомился Маслов.

– Ой! – снова заорала баба, – Товарищ начальник! Как хорошо, что вы здесь! Обобрали нас ночью вот эти вот ваши! – и она ткнула в мою сторону пальцем.– Подломили, сволочи, багажник и все как есть украли! Мы тут сыну колбасу, сало привезли, а они все украли! Ничего не оставили! Она чуть было не кинулась со мной драться, но Маслов вырос у нее на пути словно гора.

– Это вы что себе тут позволяете, гражданка? Это что же мой наряд вашу машину сторожить нанимался?

– Та нет! Но это ж они украли! Больше-то не кому!

– Знач так!– рявкнул Маслов, и баба чуть не уселась в сугроб. – Даю вам пять минут, чтобы покинуть военный объект. В противном случае, посторонний транспорт и вы будете задержаны до разбирательства.

Мужик тотчас шмыгнул за руль, а баба, сыпля проклятиями в чей-то адрес, проковыляла на заднее сидение.

 Как только "Москвич" скрылся из виду, Маслов резко повернулся ко мне:

– Ты, как я понимаю, в общаге, ночевал?!

– Никак нет! – соврал я, даже не моргнув.

– Малчать! Он, понимаешь, себе спит, где хочет, а в это время его бойцы мародерствуют! Ко мне весь наряд!

– Есть, – ответил я и, что было силы, заорал: – Наряд, ко мне!

Бойцы были явно взволнованы таким поворотом событий. Не дожидаясь вопросов, они наперебой затараторили, что ничего не брали и к машине вообще не подходили. На это Маслов ядовито осведомился:

– Если вы не брали, значит, кто-то другой. А раз вы не видели, то, значит – спали как бля#и после попойки!

Бойцы попытались возразить, но были тотчас перебиты мощным рыком:

– Малчать! Знач так… Пойдете сейчас дрова пилить. Напилите мало – получите двенадцать суток. Нормально напилите… так и быть – дам по десять,– великодушно заключил подполковник. А тебе старлей, – продолжил он, когда бойцы со всех ног побежали пилить, – я впаять не могу, но я твоему начштаба позвоню. Мужик он крутой – мало не покажется.

– Да за что? – возмутился я, – Я им сразу сказал, что охранять их машину не буду!

– За то, что в общаге спал. А кто колбасу спер я разбираться не буду. Мне это – по х#й мороз! Понял?

– Так точно, – ответил я, с трудом скрывая радость.

Был когда-то старый анекдот, переиначенный кем-то из офицеров на почву нашей бригады. Мол, помирает в каком-то дивизионе офицер, и бог его отправляет в ад. Кто-то из ангелов спросил, мол, за что? Служил как все, грехов особых не делал, почему в ад?

– Ай, – отмахнулся бог, – после этой бригады, ему и ад покажется раем!

Так вот, у нас на гауптвахту никого не отправляли – еще чего! Будет он там отдыхать! Просто мордовали нарядами почти до потери инстинкта самосохранения… А тут – сам Маслов будет ходатайствовать! К концу наряда Маслов свое слово сдержал: бойцы получили по «десятке», а я – полнейшие заверения, что завтра же мне «мало не покажется». Я, как положено, сказал «есть-разрешитеидти», и с тем и удалился, радуясь про себя нечаянной радости.

 На другой день, на утреннем построении, начальник штаба подозвал всех офицеров и сообщил, что по ходатайству подполковника Маслова, он объявляет мне трое суток гауптвахты. В строю прошел ропот зависти. Дело в том, что ко всем прочим «благам» офицерской гауптвахты, добавлялось еще и то, что находилась она только Киеве, а потому я получал еще и бесплатный отпуск домой.

После построения ко мне подошли известные личности: Коля, которого заставили пойти в армию второй раз, а потому он объявлялся в бригаде примерно один раз в десять дней, дабы только не