крышка погреба захлопнулась. Видимо, крестьяне торопились перед появлением погони замаскировать убежище и затем рассредоточиться, чтобы своим присутствием не выдать его местонахождения. Самим залезать времени уже не оставалось, да и погреб не был рассчитан на то, чтобы вместить всех деревенских жителей. Аленка прильнула к брату, Максим же сидел чуть в стороне. Его начинала пробирать дрожь – как по причине возраставшего волнения, так и из-за холода, в сыром воздухе казавшегося особенно неприятным. Очевидно, подземные воды проходили совсем близко, и чудилось, что достаточно ткнуть пальцем в любую из стен, чтобы влага начала просачиваться в погреб.

– Как в могиле, Аверя! – Аленка поежилась.

– Ничего!.. Рано нам еще с родителями свидеться – не срок.

– А страшно!..

– Сотвори молитву – оно легче…

Аленка послушалась, и некоторое время тишину нарушал только ее еле различимый шепот: звуки извне до погреба не долетали. Что творится снаружи, ребята могли лишь гадать, до тех пор, пока неведомый крик не пробился через плотно прикрытую дверцу, как сквозь брешь, проделанную в крепостной стене, прорывается передовой отряд осаждающих. Напоминая сразу человеческий вопль и рев забиваемого животного, новый звук одновременно не был ни тем, ни другим; так, во всяком случае, подумалось Максиму, который, вскочив, едва не ударился плечом о дубовую ступень. Остальные ребята, скорее всего, были испуганы не меньше, хотя и готовили себя к подобному; у Авери, проглотившего ругательство, вырвалось:

– Мучить начали! Чтоб их…

– Мучить? – выдавил из себя Максим.

– А ты надеялся – солдаты поверят, что мы в лес подались, когда собаки крутятся по деревне? – зло выпалил Аверя. – Как только решимость селян от боли поколеблется, на них подействуют силой клада, и они нас выдадут! Ну, чего ты на меня уставился, будто хряк на корыто с отрубями? – Разумеется, Аверя не мог в полной темноте видеть Максима, но направление его взгляда все же определил правильно. – В твоем царстве, что ли, милуют становщиков, кои дали приют татям? А мы из таковых: ногти у нас не хной крашены – кровью!

Леденящий крик повторился, но теперь почудилось, что он стал несколько другим, более тонким и протяжным, словно вырывался уже из детского горла. В голове Максима этот звук прокатился несколько раз, подобно эху, которого не могло быть в этом узком земляном колодце. Максим отчаянно посмотрел вверх, туда, где за него и из-за него жестоко страдали люди, которых он сейчас во что бы то ни стало хотел выручить. Мальчик вспомнил давние слова о том, что сильное желание способно пробудить в нем таинственное могущество, как, по его мнению, уже было один раз. Уверенности добавляло и то, что Аверя с Аленкой, прекрасно осведомленные о свойствах различных кладов, даже не подумали оспорить сегодня справедливость легенды. Но Максим не ощущал в себе никакой перемены, и, с другой стороны, не понимал, как можно желать еще сильнее. Безо всякого проку промаявшись еще две минуты, Максим вспрыгнул на лестницу; кончики пальцев на его вытянутых руках уже коснулись крышки, когда Аверя, по шороху почуявший неладное, вцепился сзади в него:

– Куда это ты?

– Наверх!

– С ума тебя стряхнуло?

– Аверя!.. – Максим схватил друга за запястье горячей ладонью. – Жар-птица спасла меня в моем мире. Тогда я осознанно жертвовал собой ради другого человека. Она пробуждается во мне при выполнении этого условия. Теперь то же самое! История повторяется!.. Я спасу всех, если покину этот погреб. Здесь не может быть ошибки!

– А ну как не выйдет по-твоему?

– Все равно! Они же там…

– Да их замучат медленной смертью уже за то, что тебя укрывали!

– А может, и нет!

– А о нас ты подумал? Я-то ладно: мне только шею свернут, а Аленку…

– Вам необязательно высовываться! Я потихонечку!

– Тебя заставят сказать, где мы!

– Пусть попробуют!

– Да что ты о себе возомнил?!

Резко дернув Максима, Аверя упал вместе с ним. Максим рванулся; Аверя, напрягая мышцы, попытался притиснуть его к полу, одновременно ладонью зажав ему рот. В остервенении Максим впился зубами в эту руку, словно хотел прокусить ее до кости; отвратительный, выворачивающий наизнанку вкус едва не заставил его потерять сознание. На глазах Авери выступили слезы, и он чуть не до крови прикусил язык, чтобы самому не вскрикнуть. На помощь брату поспешила Аленка: она подползла и навалилась с другой стороны на вырывающегося Максима, стараясь обездвижить его хотя бы своим весом. Задыхаясь и всхлипывая, трое детей катались по земле, пока силы не оставили их вместе со способностью чувствовать что бы то ни было. Снаружи еще два раза донеслись пронзительные крики людей, до последнего надеявшихся на помощь того, кого они сейчас защищали, и так ее и не дождавшихся. После этого все затихло.

Глава 19.

Неучтенное обстоятельство

– Разбиться по пять душ! Перерыть все! Приметите их – знак подавайте, не мешкая!

Четкую команду, вопреки войсковому обычаю, сотник произнес негромким голосом, не желая быть обнаруженным раньше времени; распоряжение было передано от передних к задним рядам, как при эстафете, и шелест пролетел по стройным шеренгам солдат. Тотчас же, во исполнение слов начальника, они были сломаны, и служилые рассеялись небольшими группами по окрестностям.

– Дырявый невод закинули разбойнику для потехи! – раздраженно произнес Василий, подразумевая относительную малочисленность задействованных в операции военных. Немногие оставшиеся с ним люди поняли, что царевич имел в виду, и кто-то возразил:

– Налим сроку нам не выделил, чтобы из иных градов и весей стянуть подкрепления, ибо он не нашу – свою выгоду блюдет! Гонцы-то с грамотами к воеводам, знамо, на конях ездят, а конь – не птаха, ему царство не облететь зараз!

– А столицу тоже не кинуть без должного охранения; Никита Гаврилыч никого подле себя не удержал сверх потребного числа, – добавил Стешин, который также находился рядом.

– Да пусть ее хоть по бревнам раздуванят, – буркнул Василий – просто чтобы унять волнение, чего не мог сделать, до ломоты сдавливая узду в пальцах. Казалось, тревога хозяина передалась и жеребцу, начинавшему вздрагивать и рыть землю копытом. Дождь, накрапывавший уже с полчаса, усилился и стал неприятен; спутники царевича плотно завернулись в наброшенные на плечи плащи и поглубже надвинули шапки. Однако сам Василий даже не застегнул кафтан, распахнутый ранее, когда духота еще держалась; уперев каблуки в стремена и почти выпрямившись, он нетерпеливо смотрел вперед, ожидая сигнала, что мероприятие завершилось успехом. Его все не было; рубаха царевича посерела и прилипла к груди, измокнув от пота и дождя, поскольку ветер, дувший прямо в лицо, не менялся. Стешину, внимательно наблюдавшему за Василием, почудилось, что царевич раскаивается