Оратор у Кошанского мыслит ассоциативно, но ассоциации подчинены строгим правилам сопоставления и контраста. Он создает развернутые картины, но все классицистские правила композиции и контрастирования в них соблюдены. Оратор должен пробудить особо интимное воображение, не сюжетное, а глубинное, сердечное, обратиться к самым затаенным и трепетным чувствам слушателя. Тогда картины превратятся в настоящие драматические сцены:

Если предмет живо напоминает о подобии (например: ручей – о времени; весна – о юности; времена года или дня – о возрастах человека; водопад – о шумной славе; фиалка – о скромности); или, если предмет дает понятие о противном (например: буря – о тишине, грозный завоеватель – об истинном герое), то подобия или противные могут быть сравниваемы в каждом действии, в каждой отдельной части, или прежде описываются подобия, также и противные, а потом заключают уподобляемым, или главным противного предметом.

Если предмет описания будет памятник герою, скала Фермопильская, то воспоминают о подвигах героев – пирамиды могут быть свидетелями разных событий. Если предмет напоминает прошедшее (например: развалины города, замка), то воображение оживляет обломки и видит цветущее состояние; или если предмет напоминает близкое сердцу (например: Родину, знакомой ручей, сад, реку), то возобновляются чувствования, коими некогда наслаждались и пр.[100]

В отличие от школьных учителей, которые ищут разнообразия только в выражениях, вроде подбора синонимов, Кошанский требовал разнообразия и в содержании. Надлежит, чтобы каждый следующий эпизод был интереснее предыдущего: например, если описывается цветущий луг, не нужно по-разному описывать идею цветения и весны, но сказать сначала, что луг пестрый, потом – что цветы скромные, наконец – что пчелы не оставляют своим вниманием ни один цветок. Так будет не одна «идея» или «концепт» цветущего луга, как хотел бы Ломоносов, а несколько ракурсов, несколько взглядов на луг, со все нарастающим интересом к жизни природы – из которого потом можно сделать моральный вывод, допустим, о связи красоты и пользы.

Конец речи может быть, по Кошанскому, почти любым. Можно высказать пожелания, можно обобщить, можно дать смелый афоризм. Лишь бы было видно, что оратор полностью владеет своим материалом и, хотя он исчерпал все свои приемы в ходе описания, ему есть что еще сказать людям. В отличие от учителей риторики, которые отдельно учили описаниям, а отдельно – повествованиям, Кошанский полагал, что описания и повествования строятся по одним законам исчерпания предмета. Поэтому как раз начинающему оратору, еще недостаточно развившему свое воображение, лучше соединять повествование и описание. Тогда не надо будет слишком напрягать воображение, а сами движущиеся картины помогут оратору воображать все как надо:

Соединять повествование с описанием еще полезнее, еще занимательнее и приятнее для начинающих упражняться в сочинении. Место, время и лица описываются, а действие повествуется, и красотою описаний возвышается занимательность рассказа[101].

Сами красоты заработают надлежащим образом, вызывая неподдельный интерес слушателя или читателя. При этом Кошанский понимает, что современный оратор – это прежде всего модный писатель. Кошанский обращается к семи «статусам» Гермогена, о которых мы говорили в посвященной Гермогену главе, точнее, к варианту Афтония Антиохийского (конец III века нашей эры), в котором эти статусы были растворены в жанрах речи: предположение, причина (то есть основание любого доказательства), доказательство от противного, доказательство от сходства, доказательство по примеру, доказательство по свидетельству, заключение. Афтоний учил представлять судебное дело как басню или притчу (сам он употреблял слово «миф» в широком смысле любого устно изложенного сюжета; слово «миф» того же корня, что русское «басня» и «байка»; «баснословный» это «мифологический»), то есть превращать выступление прокурора или адвоката в художественную прозу, которой увлекутся слушатели и встанут на сторону ритора. Во многом метод Афтония, создания новых мифов как «хрий» (греч. «хрия» – полезное рассуждение), сохраняется в нынешнем сочинении ЕГЭ, где и сравнения, и личный опыт, и цитаты из литературных произведений, и исторические события работают на доказательство одного тезиса.

Кошанский говорит, что эти статусы впол-не прослеживаются и в современных романах, но современные прозаики менее строги, но и менее многословны. Они не стремятся все больше подразделять речь на подробности, чтобы с помощью этих уточнений стать еще убедительнее, – они обращаются к здравому смыслу и догадливости читателя. Поэтому на место периода, сложноподчиненного предложения, содержащего в себе целое рассуждение, в современной прозе приходят скрытые реплики диалога, даже если это монолог:

Итак, в простом рассуждении семь частей, иногда восемь. Для начинающих есть два способа упражняться в сочинении рассуждений: один – древний, готовящий ораторов; другой – новый, приучающий писать основательно.

I. Древний способ: 1) не выходить из сего порядка и границ, приучаясь верно следовать сей нити расположения; 2) распространять каждую часть одним периодом, чтобы семь частей рассуждения заключались в семи периодах; 3) узнав твердо нить расположения, осторожно и благоразумно переставлять части, чтобы не всегда следовать одному порядку; 4) распространять разные части рассуждения новыми вторичными рассуждениями и достигать полноты ораторской речи.

II. Новый способ: 1) сначала составлять рассуждения из трех частей: начала (предложение), средины (причина) и конца (заключение); 2) потом в средину брать те части из четырех остальных, которые сами собою (без всякой выисканности) встретятся в данном предложении, а некоторые могут быть и повторяемы; 3) составлять рассуждение, не заботясь о числе частей, в четырех, пяти, шести, семи и восьми частях; 4) распространять части не всегда периодами, но и хорошей прозой, отделяя часть от части (для ясности) новою строкою; и 5) избегать излишнего многословия и принужденности; и писать согласно с чувством и убеждением ума и сердца, не теряя, впрочем, из виду сей первой нити расположения рассуждений[102].

Как мы видим, рассуждение романного типа делится не на периоды, а на абзацы, создавая впечатление непринужденной речи, переходящей от темы к теме, – лишь бы эти темы все больше откликались в сердце слушателя или читателя. Кошанский учил и тому, и другому – и классической риторике, и новой романистике:

Расположение из восьми частей. Начало состоит в двух частях. 1) Предложение: Виант, выходя из разоренного Отечества своего, города Приэнны, сказал: «Я все свое несу с собою». 2) Похвала сему философу, одному из семи мудрецов. Средина: 1) Причина: Ибо истинное сокровище в добродетели и знаниях, которые неразлучны с человеком. 2) Противное: Дары фортуны тленны и подвержены неудобствам. 3) Подобие: Мудрый подобен драгоценному камню в коре, который хотя и презрен невеждами, но чрез то не лишается цены своей. 4) Пример: Поэт Симонид, возвращаясь в отечество, на остров Хиос, подвергается кораблекрушению и лишается всего, но в первом городе Клазоменах вельможа, любивший его сочинения, принимает