Наёмников я оставил Тому. Пусть развлекается. Возможно, у него даже хватит силы воли, чтобы не убить их, а сдать властям. Впрочем, ублюдкам теперь место разве что в лечебнице: звонкое столкновения лбов обоих лишило остатков рассудка.

Но этот бледный хорёк… Нет, с ним я разберусь сам. Я связал его и сунул в тот самый сундук, в котором он привёз к себе пленницу. Хорошо же он, наверное, промариновался в собственном соку за последние сутки! И наверняка зверски смердит.

Стоило, наверное, разобраться с ним сразу. По крайней мере, не пришлось бы бежать через весь город, то и дело сталкиваясь с ошалевшими от наглости чужака помойными котами. Но я предпочёл запереть придурка в его же доме, о чём жутко пожалел. Во-первых, пришлось, сменив обличье, одеться в одну из тряпок этого гадёныша. Вонючих тряпок, отдающих приторными мазями и кремами. Во-вторых, рубашка в рюшах смотрелась на мне совершенно по-дурацки. Тем не менее, впечатление произвести удалось.

— Тук-тук, — мрачно поздоровался я, снимая замок и откидывая крышку сундука. В глаза сразу ударил резкий запах нечистот. О да, любовь всей жизни Тристы достойна выглядеть именно так!

— Помогите-помогите-помогите, — заскулил пленник охрипшим голосом. Орал, небось, весь день, а толку-то? Стоило чаще приглашать гостей. Быть может, тогда кто-нибудь услышал бы и выпустил. Быть может, мне даже немножечко этого хотелось. Что ж, работаем с тем, что есть.

— Соскучился, красавчик?

Я выволок его за шкирку. Униженный, грязный, с распухшей мордой. Неужели он как-то умудрился очаровать рыжулю? Она ведь умная девочка, не повелась бы на банального городского ловеласа. Было ведь что-то ещё, верно?

Я присел на корточки, внимательно вглядываясь в разбитые пухлые губки.

— И что она в тебе нашла?

— Ч-ч-что?

Пришлось сцапать его за ухо и притянуть поближе:

— Я спросил, что она в тебе нашла. Ты ничтожество, Антуан.

Он согласно закивал: ничтожество, точно. Не стоит об него мараться. Стоит развязать его и отпустить на все четыре стороны! Да сейчас, ага. Отпустил.

— Что ты говорил ей? Что ей нравилось? Какие цветы дарил и куда водил? — и почему меня это так интересует? Тяну время, наверное… Или просто запугиваю. Да, я запугиваю хорька, не более.

Он разревелся. Противно, мокро и сопливо. Стоящее рядом кресло послужило полотенцем для измызганных соплежуем рук.

— Я ничего не знал, честное слово, я не хотел! Отпусти, отпусти, пожалуйста! Это была не моя идея! Я не виноват!

Не сказать, что я сильно вслушивался в его бессвязный лепет, но…

— Не твоя идея? А чья же?

— Я не хотел! Я не знал, что она вызовет демона! Он говорил мне, что ей нравится, рассказывал, как врать! Честное слово, я не хотел!

Его трясло. Не может, не должен мужчина выглядеть так. Это недостойно и неправильно. Лишить мерзавца жизни будет гуманно. Куда благороднее, чем показать всем и каждому, кем местный красавчик является на самом деле.

Назови имя и твоя смерть будет быстрой.

— Нет! Нет, нет, нет! Пожалуйста! Я не хочу умирать! Я слишком молод, слишком красив!

После того как смех удалось заглушить, я потрепал пленника по слипшимся грязным волосам:

— Тебе в любом случае не выжить, приятель. Я лишь предлагаю выбрать: побыстрее или помедленнее. И, честно говоря, мне больше нравится второй вариант. Имя! Кто помог тебе соблазнить девочку?

И он назвал имя.

О, лучше бы я не слышал! Лучше бы забыл! Не хочу знать! Подземье, за что мне это?!

Пальцы сомкнулись чуть ниже белобрысого затылка. Я притянул его голову к груди, вдавил в рубашку, будто крепко обнимая.

— Ты не скажешь об этом Тристе, — прошептал я, вжимая лицо жертвы всё сильнее. — Никому уже не скажешь.

Он трепыхался всё слабее. Дёргался, пытаясь вдохнуть, извивался, как разделённый надвое червяк. Этот червяк не достоин жизни. Как не достоин и рыжей слишком доброй и слишком доверчивой девчонки.

«И не ты, — её невесомые пальцы будто вновь переплелись с моими, — пожалуйста».

Почему? Почему я не должен его убивать?

Узкие ладони в последний раз шлёпнули меня по плечам и безвольно соскользнули вниз.

Потому что она никогда не сможет полюбить убийцу.

Я разжал руки и, вместо того, чтобы откачать полудохлика, смачно съездил ему по роже.

— Если ты думаешь, что спасён, — я выпрямил ноги и злорадно ухмыльнулся, — то ты очень сильно ошибаешься.

Обратный путь растянулся аж до утра. Полудохлик не дёргался, не визжал (сквозь кляп это было бы сделать сложно) и не пытался освободиться. В такую рань можно смешаться с завсегдатаями питейных заведений, ровно такими же парочками, что, повиснув друг у дружки на шеях, разбредались по домам. А тут ещё и запах соответствующий.

Я не потащил его в дом. Кинул прямо так в сарай, приложил палец к губам и осторожно прикрыл дверь.

— Кири Брид? — я постучал и, не дожидаясь ответа, сунул нос в щель.

Брид уже встала и как раз меняла ночную рубашку на дневное платье.

— Пошёл прочь! — я поймал на лету брошенную подушку.

— Прочь? То есть, вам не нужен подарок, что я приготовил?

Женщина мгновенно приобрела вид любопытной белки:

— Подарок?

— Подарок.

Она торопливо скатилась по лестнице, тщетно пытаясь скрыть любопытство. На кухне я подхватил со стола увесистую скалку и вложил в крепкие пухлые ручки.

— Паршивый подарок, — прокомментировала она. — Разве что этой скалкой можно будет дать тебе по башке.

Похихикав, я пересёк двор, оперся о дверной косяк и откинул засов на двери сарая.

— Не мне.

О чём мечтают женщины? Есть много предположений. Сколько копий поломано, сколько морд набито и сколько алкоголя выпито в попытке понять!

Этим утром я, кажется, нашёл ответ. Правда, не скажу его никому: это будет наш маленький секрет с кири Брид.

Она привстала на цыпочки, вынудила меня сильно наклониться и поцеловала в лоб.

Перекинула скалку из руки в руку движением, не предвещающем ничего хорошего.

Вошла в сарай и закрыла за собой дверь.

Ещё с полудрёмы в голове витало убеждение: мне будет паршиво.

Я не умею пить, тем более, не умею трезветь, и совершенно не умею сражаться с внутренней тьмой, возжелавшей устроить резню.

Голове полагалось раскалываться либо от первого, либо от второго, либо хотя бы от третьего.

Тёплый мохнатый бок прижался к моему.