Капитаны А.Н. Доценко, Г.Д. Стуруа, В.К. Шабля, Н.И. Плявин, М.А. Ригерман, В.П. Осташевский, П.И. Сорока, И.Х. Шевченко начали водить в Севастополь с горючим свои катера: «Серго», «Москва», «Кремль», «Сталин», «Вайян Кутюрье», «Совнефть». Эти танкеры входили в состав пароходства Совтанкер, которым руководил И.Г. Сырых, очень сильный хозяйственник, отменно содержавший свой наливной флот.

Для Севастополя настолько много было задействовано транспортов, что я даже тревожился, как Севастополь справляется с приемом и разгрузкой такой большой армады. У нас ушли в поход на судах все наши военные лоцманы, и я запросил у начальника гидрографии флота капитана 1-го ранга А.В. Солодунова пополнения нашего отряда лоцманов. И фамилии некоторых из них я запомнил: Самойлов, Гришин, Довбыттт, Баглан, Панфилов, Фоменко, Григоращенко. Суда обязаны их мастерству своей безопасностью в сложных условиях плавания по фарватерам баз.

Для охранения судов с войсками и танкеров с горючим были назначены эсминцы «Сообразительный», «Способный», «Бойкий», «Безупречный», «Железняков», «Незаможник», сторожевые корабли «Шквал», «Шторм» и тральщики, которыми командовали уже крепко повоевавшие под Одессой и Севастополем С.С. Борков, Е.А. Козлов, Г.Ф. Годлевский, П.М. Буряк, В.С. Шишканов, П.А. Бобровников, Д.Я. Баранов, В.Г. Бакарджиев, А.И. Несмеянов, В.Г. Трясцин, П.Н. Щербанюк, В.А. Паевский, И.И. Сенкевич. Они же были и командирами конвоев.

Пока суда загружались войсками, техникой, горючим, мы, штабисты, формировали конвои, учили и наставляли капитанов судов и командиров в вопросах совместного плавания и осуществления всех видов обороны на переходе, проигрывали с ними на картах возможные варианты боевых эпизодов. По мере загрузки судов мы отправляли очередной конвой в Севастополь.

Длинным и тяжким был путь в осажденный город. Против наших конвоев с крымских аэродромов действовали вражеские самолеты пикировщики и торпедоносцы, и они далеко залетали в море. И мы маневрировали, уклоняясь от них, удаляя маршруты движения конвоев. Мы начали направлять их кружным путем. Конвои из Поти и Батуми сперва шли на запад, как бы вдоль турецких берегов, в середине моря они поворачивали на север к Севастополю. Получалось около 550 миль. И хотя стремились подойти к Севастополю в темное время, все равно перед вечером конвои попадали под удары авиации. Но командиры и капитаны проявили большое искусство в отражении авиационных атак и благополучно доставляли подкрепления по назначению. Мы не понесем потерь.

Но не только враг досаждал. Суровая, морозная зима сопровождалась жестокими штормами, сила ветра доходила до 27 метров в секунду, это одиннадцать баллов. Плавая до войны на «Шквале», как раз по этому маршруту, как раз в зимнее время, я познал на себе черноморские шторма, а однажды попал в 11 – балльный жестокий шторм и подвергся суровым испытаниям за выживание. И теперь я сочувствовал корабельным людям, особенно на малых кораблях. Шторм ураганной силы – это тоже немалой силы враг.

Как бы мы ни сопереживали нашим корабельным морякам, все равно без колебаний мы отправляли малые корабли в дальние походы, ибо Севастополь взывал о помощи. В условиях тревожных запросов из Севастополя о помощи отстаиваться в портах, когда шторма не утихали неделями, было бы преступлением. И мы посылали эту помощь, на грани риска погибнуть от шторма малому кораблю. Это ведь тоже война – борьба с рассвирепевшей слепой стихией.

Мы понимали положение в Севастополе, и никто даже не заикался о погодных условиях. Всем кораблям нелегко штормовать, но как тяжело было катерам малым охотникам, когда мы, исчерпав возможности привлечения других, более крупных кораблей, начали назначать и их в дальние конвои. Это было впервые: на такие дальние расстояния, на такое большое удаление от берега, на длительные сроки плавания в зимние шторма посылать таких малюток в 55 тонн водоизмещением. Нужда заставила: я предложил, наштафлота одобрил, командир базы согласился, и старшие лейтенанты Н.П. Анищенко, Н. Аскеров, А.Ф. Борисенко, И.А. Видонов, Ф.С. Дьяченко, И.Ф. Кардаш, М.А. Киндяков, И.Н. Молодцов, Е.П. Павлов, Ю.Л. Пакарин начали водить своих «охотников» в составе конвоев в дальние походы, в Севастополь, а затем в Феодосию и Керчь, в зимних штормовых условиях. Хотя в корабельных тактических журналах и приказах о мореходности малых охотников были указаны пределы: удаление от берега до 100 миль и ветер до 7 баллов, выше которых эти катера-крохи использовать запрещалось. Война и сами катерники пересмотрели эти нормы. Опаленные войной моряки с «охотников» настолько осмелели, так притерпелись к штормам, что, бывало, и в 10 баллов от командира не дождешься просьбы прервать поход или несение дозора и укрыться в гавани. За всю войну я не получил ни одной такой радиограммы. Это говорит о высокой моральной стойкости и морской выучке советских моряков. Их политическое кредо состояло в том, что при любых обстоятельствах боевая задача должна быть выполнена, без ссылок на погоду.

А черноморская волна нехорошая: короткая и с опрокидывающимся гребнем – иностранным морякам не нравилось плавать в Черном море в штормовую погоду, на малых кораблях. А каково нашему малышу? Танкер в 13 тысяч тонн водоизмещением в непогоду идет, заметно покачиваясь, а «охотник», охраняющий его, падая носом с гребня на подошву волны, зарывается в следующую волну до самого мостика, а на него опрокидывается огромная темно-зеленая многотонная масса воды. И тогда все цепко хватаются за надежные предметы и устройства, чтобы волна, пронесшаяся по палубе и мостику, не унесла с собой, а командир, «вынырнув» из этой волны, напившись соленой воды до предела, быстрым взглядом окидывает: а все ли целы, не смыло ли кого? У пушек стояли в непромокаемой одежде со спасательными поясами, и даже привязывали себя к пушкам, чтобы не смыло за борт. Тяжко, очень тяжко было служить и воевать на катере-охотнике. Но упаси тебя не досмотреть, прозевать, не обнаружить своевременно вражеские самолеты или подлодку и упустить время открытия огня или для сбрасывания глубинных бомб, и ты будешь нести суровый ответ за охраняемый объект, а еще больше казнить себя за упущение.

А катерный быт! По теперешним взглядам и комфорту, даже на малых кораблях, – просто жестокий. Крохотные кубрик, кают-компания, командирская каютка, обогреваемые электрогрелками, на них и обсушивали одежду, как могли. В миниатюрном камбузе по очереди стряпали, а в шторм, когда кастрюли ударами волны по корпусу катера выбивало из гнезд, переходили на сухой паек, а это в холод – не еда. Возвратившись из похода, многие отправлялись в новый бой-поход. И представьте себе: списать матроса с такого катера для службы на большом корабле или на берегу стоило больших хлопот – воспринималось как недоверие и смертельная обида. Вот такие были наши воины с этих самых всепогодных катеров малых охотников за подводными лодками.

В ходе обороны Севастополя нас не покидала тревога за судьбы нашей Родины. После летне-осенних наших оборонительных сражений и задержки противника на длительный срок от одного до двух с половиной месяцев на реке Луга, у Смоленска, под Киевом и Одессой немецкая армия, удерживая инициативу, продолжила наступление. На севере она захватила город Тихвин, перерезала единственную оставшуюся в нашем распоряжении железную дорогу, идущую к Ладожскому озеру, через которую питался Ленинград, и рвалась к реке Свирь, навстречу к финским войскам, это грозило Ленинграду вторым блокадным кольцом, что означало бы конец. Нас это сильно волновало, а меня – вдвойне, ибо в блокадном Ленинграде мои родные брат Борис и сестра Антонина. А еще один брат – Леонид – водил поезда с углем Воркуты для Ленинграда. И мои мысли частенько были с ними в эти тревожные дни для Ленинграда.