Их винтовки раскачивались в такт ходьбе, и они были единственными людьми в гетто, кто не боялся. В другой руке тетя сжимала ручку маленькой кузины мальчика. В конце улицы солдаты повернули в сторону, и Петр вдруг почувствовал на своем плече чью-то руку. Отец? Впоследствии он не мог этого припомнить, но знал, что отец, как и мать, остался дома. Ему еще никогда не доводилось расставаться с родителями, и даже сейчас мальчик не понимал, что происходит. Кто-то прошипел: Беги! Петр понесся так быстро, как только позволяли его маленькие ножки, к деревьям, среди которых зияла дыра.

Человек, которого он никогда раньше не видел, помог Петру, его тете и двоюродной сестре Элжбете спуститься в небольшую пещеру. Тетя закашлялась от стоявшего здесь запаха. Внутри было темно и страшно. «Тихо, — сказал им незнакомец[226] и добавил для Петра: — А ты не плачь». В тоннеле откуда-то издалека доносился глухой шум, а по дну бежал тоненький грязный ручеек. Вода текла под городом целые километры, но Петр был слишком мал, чтобы представить себе такое расстояние. Понимал он одно: отставать здесь нельзя и потому не отрывал взгляда от спины незнакомца, пока они шли по руслу подземной реки.

Иногда человек внезапно замирал и прислушивался. Сверху изредка доносились голоса и грохот, но они продолжали идти. Наконец мужчина остановился у какой-то решетки, отодвинул ее в сторону и приказал Петру и остальным быстро лезть вверх по лестнице. Когда затем они оглянулись, провожатый уже исчез, а перед ними стояла незнакомая женщина с дружелюбной улыбкой. Пойдемте, — сказала она. И они пошли.

Была ли эта женщина Иреной Сендлер?

Маленького Петра звали Петрус Зисман, и он был единственным ребенком друга Ирены Йозефа и его жены Теодоры. Родители были убиты горем. Летом 1942 года Йозеф отлично понимал, что происходит, что стоит на кону, и стал одним из сотен еврейских родителей, доверивших Ирене своих детей. «По сей день я помню взгляд его добрых и мудрых глаз, когда он отдавал мне своего сына», — рассказывала Ирена позднее[227]. Йозеф сомневался, что доживет до момента, когда сможет вновь увидеть своего мальчика. Переубедить его было трудно. На пике депортаций никто уже и не надеялся выжить. Но они выживут, и это будет настоящее чудо.

Много раз рассказывая о том побеге в интервью и в школах на уроках памяти Холокоста, Петр помнил в основном только этот подземный тоннель. И, возможно, именно Ирена встретила его на «арийской» стороне в первые, самые опасные мгновения. Из всех моментов побега именно первые минуты по другую сторону от блокпоста были особенно напряженными. Но даже если это была не Ирена, то определенно кто-то из ее сотрудников. Именно ее сеть спасла Петра.

К облегчению Ирены и Йозефа, дальнейший план спасения мальчика был уже готов. Польская пара — Вацлав и Ирена Шишковские — друзья Йозефа и Теодоры — согласились спрятать мальчика у себя дома. Вацлав в 1930-х годах изучал право в Варшавском университете вместе с Адамом и Йозефом. В 1942 году у них с его женой Иреной было уже трое маленьких детей.

Возьмет ли Вацлав их сына? Просьба была серьезной. Вацлав, один из старших участников Сопротивления, был большим веселым человеком с копной светлых волос. Важно, что маленький Петр выглядел «правильно» — как ребенок из обычной польской семьи. Вацлав несомненно беспокоился о своих собственных детях, но не мог отказать Йозефу, когда речь шла о жизни и смерти его ребенка.

Отработанная схема требовала помещать детей сразу после освобождения в «комнаты экстренной помощи». Точно неизвестно, кто именно подхватил ребенка в первые минуты за пределами гетто, но ночевать Петр отправился домой к Ирене[228]. В течение всего времени, что потребуется, чтобы найти мальчику новый дом, он останется с Иреной и ее матерью. Петр выучил католические молитвы и свое новое польское имя. Никогда не упоминай о своих родителях, — повторяла ему Ирена. — Ты всегда должен говорить, что твой дом разбомбили. Запомни, никогда не говори, что ты еврей. Ужасно было учить ребенка такому, но Ирена знала, что иного выхода не было. Затем, когда время пришло, их встретил связной, и Петра передали под опеку Вацлава и Ирены Шишковских. «Они заботились обо мне, — говорил он потом, — как о своем собственном сыне», с любовью и нежностью[229].

Это могло бы стать счастливым концом истории Петра. Но в Варшаве 1942 года все было непросто. Вацлав быстро понял, что появление в семье еще одного ребенка скрыть будет не так легко, как они рассчитывали. Соседи внезапно стали проявлять любопытство и подозрительность. Странными взглядами и шепотом они намекали жене Вацлава за кофе с пирожными, что ребенок, которого те прятали, на самом деле еврей. Вацлав рассказал обо всем Ирене. В любой момент к ним могло нагрянуть с обыском гестапо. Петра нужно было срочно увозить, но у Ирены не было под рукой подходящей приемной семьи. В течение нескольких недель его передавали из одного дома в другой. Такие странствия, к сожалению, были обычным делом и плохо сказывались на маленьких детях. Один из них в тот год в отчаянии спросил у Ирены: Пожалуйста, скажите, сколько у меня мам? Сейчас я уже у третьей. Ирена не могла оставить мальчика у себя. Она и так подозревала, что за домом ведется наблюдение. Иного выхода не было. В итоге Петр исчез в одном из католических приютов вместе с другими «ее» детьми[230].

Риск возрастал с каждым днем. Рано или поздно все могло закончиться катастрофой. Ирена знала это, как знали это и другие женщины. Яга Пиотровская, впрочем, все равно оставалась столь же бесстрашной, как и раньше. Они с мужем жили на Лекарской улице, и их дом считался одной из самых важных «комнат экстренной помощи», куда в любое время постоянно кто-то приходил, а затем уходил оттуда. Но Яга, может быть, из-за поддерживавшей ее веры, была одним из самых смелых связных сети, ответственных за сопровождение детей к выходу из гетто и по «арийской» стороне. Забота о детях трех-четырех лет — слишком маленьких, чтобы они могли себя контролировать, — была подобна обращению с взрывчаткой, и взрыв однажды все-таки произошел. Случилось это, когда Яга ехала со спасенным ребенком на трамвае в одно из убежищ.

Мальчик был маленьким, очень худым и постоянно нервно озирался по сторонам. С каждой остановкой, куда с шумом подкатывал трамвай, он становился все более беспокойным. Яга и сама уже начала волноваться. Вагон был полон, люди