– Когда-нибудь ты окажешь мне услугу. Не сейчас. Как я понимаю, ты увязла в чем-то таком, что меня не касается. Но если решишь проблему и останешься живой, то вернешься ко мне. И тогда мы поговорим.

– Хорошо.

Она проводит рукой по стойке, отодвигая забракованный товар – провизию на пару дней, патроны для дробовика и сумку Койота. Она даже не спросила о сумке. Такое чувство, что она видит в ней совсем не то, что вижу я.

– Убери этот хлам отсюда, – велит она дочери, и та мгновенно срывается выполнять приказ.

– Эй, поосторожнее с моим хламом, – говорю я Клариссе, когда она уносит его, по-видимому, обратно к грузовику.

Я поворачиваюсь к стойке и вижу, что Грейс смотрит на меня оценивающим взглядом.

– А что это у тебя в кармане?

Я вытаскиваю «глок» и кладу его на стойку бара.

– Он на предохранителе?

– У «глоков» нет отдельного предохранителя. Просто не жми на спусковой крючок. Для безопасности этого достаточно.

Грейс закатывает глаза.

– Как глупо. Никогда не любила автоматические пистолеты. Вот револьверы – совсем другое дело. – Она указывает на пистолет рукой, которой держит полотенце. – Это как-то связано с тем, почему ты здесь?

– Можно и так сказать.

– Тогда мне точно его не надо.

«Глок» вновь оказывается у меня в кармане.

– Теперь расскажи о человеке, с которым ты приехала.

– До него докопался Пес-Законник.

– И «случайно» попал под огонь из этого пистолета?

– Это был Длиннорукий.

Грейс пристально смотрит на меня. Я смотрю на нее в ответ. Молчание тянется долго, потом она слегка вздрагивает и первой отводит глаза.

– Ты хочешь, чтобы мы уехали, Грейс? – спрашиваю я тихим голосом.

Я не знаю, куда мы поедем, но если она ответит «да», я ни за что не останусь там, где меня не хотят видеть. Надеюсь, она оставит хотя бы Кая. Главное, чтобы он был в безопасности, а с тем, что будет дальше, я справлюсь как-нибудь сама.

Грейс вздыхает.

– Нет, я этого не хочу, – говорит она. – Но в следующий раз не надо сидеть и пить пиво в моем баре с таким видом, будто твоя главная неприятность – это друг, избитый в драке. Разве мать не учила тебя, что нельзя откладывать плохие вести на потом? – Она издает лающий смешок. – Ладно, я сама виновата. Забыла, с кем имею дело.

Она бормочет длинное многосложное ругательство, в котором по-всякому склоняется мое имя и звучат еще какие-то слова, которых я не понимаю, но в целом ясно, что это не комплимент.

С кривой усмешкой она лезет рукой под стойку бара и достает оттуда бутылку с янтарной жидкостью. Берет с полки позади себя два стакана и наливает нам по порции виски. Один стакан толкает ко мне. С благодарностью я отодвигаю пивную кружку в сторону и делаю глоток виски, позволяя ему обжечь мне горло. Грейс опрокидывает напиток одним быстрым движением.

Затем снова смотрит на меня, подняв указательный палец.

– Даю тебе двадцать четыре часа, а потом ты исчезаешь. Ни минутой больше, даже если ты захочешь мне еще что-нибудь предложить. А теперь иди и проверь, как там дела у твоего дружка. Ты удивительно легкомысленно подходишь к выбору мужчин, Мэгги Хоски. Научи его хотя бы драться.

Я киваю и быстро допиваю остатки виски. Нет смысла утруждать себя объяснениями, что Кай – это не мой парень. Кларисса уже вернулась, и я иду за ней к трейлеру. Выйдя за порог, я оглядываюсь и вижу, как Грейс наливает себе еще виски. Затем дверь захлопывается у меня перед носом.

Дочь Грейс приводит меня к тому безупречному трейлеру на заднем дворе. Там она показывает на ванную, где я смываю кровь Кая, и стоит над душой, пока я не закончу, затем ведет меня в аккуратную гостиную и приказывает ждать. Я оглядываю частный дом Грейс, куда меня никогда раньше не пускали. В пространстве комнаты доминируют два здоровых дивана, украшенных яркими рельефными узорами в виде цветков лаванды и маленькими подушечками в тон. Рядом стоят два плетеных кресла, подобранные со вкусом. Еще несколько подушечек свалено в кучу у подножия дивана – словно здесь часто собирается множество людей и подушки служат дополнительными местами для сидения. На стенах, выкрашенных в бледно-лиловый цвет, развешаны гроздья фотографий в белых рамках. На первой фотографии, которая бросается мне в глаза, я вижу женщину с темно-коричневой кожей, покрытой веснушками, с толстой косой, заплетенной из афрокосичек, и улыбкой на красивом молодом лице. Грейс на фото обнимает очень бледного мужчину с копной рыжих вьющихся волос и дружелюбными голубыми глазами.

Я подхожу к фотографии ближе. Никогда не видела Рика, мужа Грейс. Она никогда о нем не говорила, по крайней мере, со мной, но я знаю, что он умер вскоре после Большой Воды. Ходят слухи, что его убили возле его же закусочной в Тсэ-Бонито из-за мелочи в кармане. Говорят, там была пара Псов-Законников, которые видели все это, но стояли в стороне и молча наблюдали, как вор чистит карманы истекающего кровью Рика. Если это правда, то понятно, почему Грейс так ненавидит Псов-Законников.

Я наклоняюсь, чтобы получше рассмотреть детали. Какие они здесь счастливые. Настоящая семья. Остальные фотографии о том же. Вот Грейс со всеми своими детьми: здесь и разнополые близнецы, и старший мальчик, которого я не знаю, и ушастый малыш – должно быть, тот самый «мистер Веснушка», который стоит теперь у ворот. На следующем фото Рик и близнецы в младенческом возрасте, а следом за ней по одной фотографии близнецов в выпускном классе – еще из тех времен, когда существовали настоящие школы и среднее образование. После фотографий с первого курса фотолетопись прерывается – видимо, в результате удара Большой Воды, так что я делаю вывод, что близнецы на несколько лет меня старше.

Остальная часть дома такая же аккуратная и чистая, как гостиная. Я вижу красивую просторную кухню, оформленную в таких же лавандово-белых тонах, как остальная часть дома. На подоконнике даже сидит полосатая кошка. Время здесь будто остановилось, словно никаких ужасов Большой Воды в этом месте никогда не было. За исключением, конечно, потери Рика.

Я слышу, как закрывается дверь, и вижу возвращающуюся по длинному узкому коридору Клариссу.

– Можно идти, – говорит она и машет мне рукой.

– Послушай, Кларисса, – начинаю я.

Но она резко меня обрывает:

– Рисса. Только мама зовет меня Клариссой. Ты будешь звать Риссой.

– Хорошо, Рисса, – соглашаюсь я и следую за ее широкой спиной по коридору. Я сама немаленькая женщина, но Рисса шире меня на добрых три дюйма[60] и тяжелее на тридцать фунтов[61] крепких мышц. Это не может не вызывать почтение. – Я слышала, что как-то ночью несколько месяцев назад тебе пришлось относить меня к грузовику.