– Конечно, – соглашаюсь я, а сама думаю: сумели бы молитвы спасти его, если бы Длиннорукий успел всадить ему пулю в голову?

Мы оба молчим, прислушиваясь к вечерним звукам. Через некоторое время Кай начинает говорить:

– Там, в Бурке… – Он скребет рукой по щеке и продолжает: – Там, в Бурке, была одна девушка. Ее звали Лакрима. Это означает «слезы». Она была прекрасна. Принцесса семейства Уриосте, будущая водяная баронесса. Ее семейство устраивало огромные празднества «Фиеста де Бурке» – костюмированные балы на их территории в горах. Театрализованные представления с королями и королевами, реконструкции в испанском духе. Все эти старорежимные штучки. У нас с Альваро тоже были соответствующие костюмы. Он играл роль конкистадора, а я Короля Бурь. Собственно, я его и уговорил пойти на один из этих праздников. Там мы с ней и познакомились. А потом… – Он слабо усмехнулся. – Банальная книжная история, не так ли? А я такой дурак…

Не знаю, к чему он клонит, но уже догадываюсь, чем все закончится. Владетельная принцесса и бедный индейский мальчик…

– Не дурак, если любил.

– Хорошо, назовем это «романтичностью», – кивает он. Затем теребит нитку, вылезшую из футболки. – Я не любил ее, Мэгз. Я ее хотел… – Он делает грубый жест двумя руками. – Вначале мы отдавались друг другу со страстью. Но через несколько недель, когда нас поймали, она кинула меня на растерзание волкам. В самом деле – не отказываться же от семьи ради кого-то вроде меня. Такое богатство и такую власть не бросают из-за нескольких жарких ночей, проведенных в трущобах с грязным навахо.

– И что потом?

– Потом меня приговорили к публичному избиению. И изгнанию.

– За то, что встречался с девушкой?

– За то, что лишил девственности принцессу, хотя даже смешно было предполагать, что я стал первым посетителем ее «сада». Но Уриосте могущественны и придерживаются старомодных нравов. Если они настаивают, что принцесса была девственницей, используя меня, чтобы доказать свою правоту, то кто им рискнет возразить? – Кай сглатывает. – Они переломали мне ноги. – Затем поднимает руку и касается локтя. – Потом здесь. – Трогает длинным пальцем щеку. – И челюсть. После этого я уже не выглядел таким привлекательным. Трудно поверить, да? – Он улыбается легкой грустной улыбкой. – Но дело не только в этом. Хуже всего – унижение. Отец, друзья, все, кто меня знал, стали свидетелями этого позора. – Он быстрым рывком выдирает нитку из футболки. – Мне дали время до заката следующего дня, чтобы убраться из Бурке. Альваро заплатил одному знакомому парню, чтобы тот отвез меня к аччею. Дедушка был единственным известным нам человеком, который мог бы меня принять. Таким, каким я стал. Изуродованным калекой. К тому же он был знахарем, так что мы подумали, что только он мог бы снять боль… – Его голос затихает, глаза полны воспоминаний. – Мы думали, что я никогда больше не смогу ходить. Но, проснувшись после первой же ночи в доме Таха, я почувствовал, что боль отступила. Перебитые ноги и рука срослись. А глаза стали серебряными.

Так и знала, что мне это не показалось!

– Сила клана, – выдыхаю я. – Это не просто специальные молитвы. У тебя есть сила клана, которая проявляется как исцеление.

Он кивает:

– Не знаю, какое отношение имеет к этому цвет глаз, но чем больше я использую силу, тем заметнее он меняется.

Слегка обалдевшая, я откидываюсь на спинку кресла. Цвет глаз странный, выбивающий из колеи, но теперь, когда я знаю, что это побочный эффект от проявления силы клана, он становится хотя бы объяснимым.

– Так вот почему ты решил, что сможешь поговорить с Длинноруким? Ты не боялся получить травму, потому что знал, что вылечишься?

Кай медлит, прежде чем ответить.

– Типа того, – наконец признается он. – Но он набросился на меня со спины прежде, чем я успел что-то сказать. Взял в удушающий захват, чтобы я не мог говорить. И начал что-то кричать о… – Кай колеблется и решает не говорить то, что хотел сказать. – Это было глупо. Я повел себя глупо. Хотя следовало такое предвидеть. Я просто подумал, что вчерашние мои слова на него по-прежнему будут действовать.

– С такими ребятами, как Длиннорукий, это не работает. Все Псы одинаковые.

– Да, когда нет возможности их вразумить. Но у меня не было даже шанса. Вот если бы…

– Кай!

Он поднимает руку в знак капитуляции:

– Ты права. Ты права. Я облажался. Рад, что ты оказалась там и сыграла роль героя.

Мне хочется рассмеяться, но смех застревает в горле.

– Вообще-то герои не стреляют в полицейских. Подбери другое слово.

– Я уже подобрал, – отвечает он тихо и настойчиво.

Я краснею под тяжестью его взгляда и сумрачных вспышек в глазах. Он берет меня за руку, и я впервые ее не отдергиваю. Мы молча сидим и смотрим на чистое небо и тонкую линию облаков над горизонтом, окрашенных в оранжевые, пурпурные и темно-синие оттенки. Из «Всеамериканского бара» доносится музыка в стиле кантри. Вечеринка набирает обороты.

– Хочешь поговорить о дедушке?

– Нет.

– Мэгги…

Я убираю руку.

– Скажешь еще хоть слово, и я уйду.

Кай откидывается назад и проводит рукой по глазам. Ладонь становится влажной. Я знаю, что должна попытаться утешить его. Но не могу. От одной этой мысли в душе поднимается нечто вроде ужаса. Он снова вытирает лицо, на этот раз краем футболки. Проходит несколько минут, прежде чем он начинает говорить:

– Я слышал, ты сказала дочери Грейс, что уезжаешь…

Его голос хриплый, но в хрипоте этой слышится и другая эмоция помимо печали. Какое-то напряжение. Волнение. Что-то такое, наверное, что имеет смысл.

– Ага. Говорила. Так и есть.

– Тогда почему же ты не уехала?

– Не знаю.

И это честный ответ. Честный настолько, насколько я могу себе позволить. В остальном я не могу признаться ни ему, ни себе. Я даже не уверена точно, есть ли это «остальное».

Я жду, что он начнет подталкивать меня к этому – поумничает или скажет по обычаю какую-нибудь дурацкую шутку, чтобы попытаться развеять темноту, сгустившуюся между нами. Но он молчит.

– Кай… – заговариваю я первой.

– Ненавижу всю эту депрессивную херню, – прерывает он меня со смехом и проводит рукой по волосам, заставляя их встать дыбом. – Люди умирают, верно? Черт возьми, да они все время мрут!

– Мы не можем точно знать…

Он выпрямляется в кресле и склоняется ко мне:.

– Живи, пока есть возможность, да? Так обычно говорят?

– Кто говорит? – осторожно спрашиваю я, опасаясь внезапной перемены его настроения.

– Не знаю. Люди. – Он смотрит на меня, пока в нем что-то не ломается и он не падает обратно в кресло. Затем, издав короткий горький смешок, он поворачивается ко мне с улыбкой: – Как думаешь, у меня получится уговорить тебя выпить по паре кружек пива и потанцевать под кантри?