Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Если б я тогда не уехал, — вспоминает она митинский ответ на ее упрек, — ты б сама сбежала. Думаешь, я не чувствовал, как тебе надоел? Ты прямо мечтала вырваться из-под моего контроля».
А через неделю он снова уезжает.
— Ладно уж. «Уходя — уходи», — смеется она, цитируя плакат, висящий над столом Митина в отделе.
— Мчусь, — взглядывает он на часы и невнимательно обнимает ее. В дверях останавливается, будто что-то забыл. — Послушай, Кать. Ты, часом, не больна?
— С чего ты взял?
Митин возвращается.
— Вспомнил, что ты жутко кашляла ночью. Ты у врача-то была?
— Была, была, ничего нового, — выпроваживает она его. — Торопись.
— И гонишь ты меня как-то не так. Эй, актриса! Ты положительно мне не нравишься. — Он пристально всматривается в нее. — Поеду-ка я завтра, пожалуй. — Он скидывает плащ. — Допрошу твоего доктора с пристрастием.
— С ума сошел! — взрывается Катя. — Какой допрос! Я записана к профессору, сегодня у меня спектакль. Опоздаешь, выметайся!
Катя толкает его в спину, кидает ему плащ. Он слабо упирается. В нем еще живет беспокойство, сострадание, но вольный дух пространства побеждает. Дверь хлопает; за ней: «Позвоню при первой возможности!» — и стук шагов по ступенькам.
Сколько раз так бывало! Но теперь эта история с дочерью посерьезнее всего прошедшего. Скоро двенадцать, пора собираться на читку. Она смотрит на себя в зеркало — худая, прямая, с голодным блеском в глазах.
Через час Катя уже окунается в атмосферу театра. Кивки, вопросы, последние новости. У проходной рядом с расписанием репетиций — объявление. Все приглашаются слушать пьесу Василия Буланова «За пределами». Ну что ж, думает Катя, за пределами так за пределами.
Лихачев любил открывать гениев, и Буланов был, очевидно, одним из них. Никто в труппе не знал, о чем пьеса, хотя просочились слухи, что она предполагает музыку и танцы. Худрук, как известно, считал лабораторией современной пьесы тот театр, который опирается на достижения смежных искусств. Катя не считала музыку, живопись или кино смежными искусствами, но Лихачеву она верила и прощала многое. Несмотря на жуткий характер, нетерпимость его к иным точкам зрения, предубежденность в отношении некоторых людей, в режиссуре он был остросовременен, вводил в ткань спектакля документы, умел предельно обнажать конфликт, не отвергая любую сценическую условность. А в последнее время у Лихачева обнаружилось острое пристрастие к кино и телевидению. При распределении ролей он спрашивает: «Где снимаешься? У кого? А по ящику тебя будут показывать?»
Катю по ящику не показывали. Совсем недавно ей предложили большую роль, эдакий вариант современной Стрекозы из известной басни. Участие в съемках исключало репетиции «Воскресения». Она отказалась от заманчивой возможности, поразив всех своим отказом.
Личной заинтересованности в пьесе Буланова у Кати не было, получить еще одну роль ей не светило. Сегодня она шла в театр потому, что эта дорога — на читку ли, на репетиции или спектакли — была единственной ее неодолимой заботой и утехой, без которой она не мыслила своей жизни. Как всегда, она влетела в зал с будоражащим постукиванием внутри, думая о том, что должно же быть в пьесе что-то интересное, раз худрук откопал этого драматурга на последнем курсе Литинститута.
Читку перенесли в директорский кабинет. Катя вошла, поискала глазами Ларионова. Всю последнюю неделю Славка сильно помогал ей разбираться с ролью Масловой, они почти не разлучались, и Катя поняла, что Ларионов — прирожденный режиссер. Он мог выдумать любую ситуацию и вжиться в нее так, что она казалась абсолютно достоверной. Уже в «Утиной охоте» Лихач использовал его как второго режиссера. Вроде бы Катя дружила с Ларионовым, но часто у нее возникало ощущение, что в чем-то он совершенно чужд ей, многое в его жизни оставалось загадкой.
Ларионов уверял, что был женат два раза: на актрисе и на «станционной смотрительнице», теперь он стоял насмерть, чтоб не жениться в третий. За три года, что они вместе работали, в его мужском наборе всегда были широко представлены красотки сферы дизайна — манекенщицы, модельерши, закройщицы ателье. Сейчас в театр регулярно ходила фотомодель Рая с роскошными темными глазами и волосами, высокой талией и загадочной улыбкой. Одевалась Рая по последней трудновоспринимаемой лоскутно-веревочной моде, была глуповата и необразованна, но Славку боготворила. Она мечтала о совместной жизни с ним, собиралась ради этого уйти из рекламного бюро. Но Катя знала, что об уходе из столь перспективного дела Рая думала больше потому, что появилась некая Галка, новая звезда рекламы, и теперь именно ее портретами были увешаны витрины парикмахерских салонов и ювелирных магазинов. В профиль, анфас, окольцованная желтым янтарем по шее и кистям рук, со стрижкой «сесон» или распущенными волосами. Галя проходила как личность и жемчужина, и от этого Рая лезла на стенку. А когда приходила в себя, принималась за Славку, окружая его неслыханным комфортом по части кормежки и экипировки. Ларионов начинал подумывать о Рае как о возможном варианте женитьбы, а Катю это почему-то задевало, хотя для нее он всегда оставался партнером и доверенным лицом. Иногда он выполнял еще и роль «подсвечника», то есть делал вид, что состоит при ней, чтоб отваживать назойливых ухажеров.
Славка стоял в кругу актрис, где Лютикова выступала с очередной тирадой о браке.
— Прежде чем жениться, ты учти, — подмигивала она Ларионову, — самый опасный, но иногда и очень даже прочный вид — это брак-сообщничество. — Кто-то хихикнул, но Лютикову только сильнее понесло. — Как же вы не соображаете, — округлила она глаза, — их объединяет утаенная от других неблаговидная информация. Если хотите, они повязаны тайной. «Уйдешь от меня, милый, — говорит подруга жизни, — заложу тебя с потрохами. Полетишь отовсюду, обещаю». — Лютикова изображает, как с интонацией зевоты, между прочим, сообщает об этом жена. — Наиболее хрупкий — брак по любви. — Она мгновенно перевоплощается, ломкий, детский голос. — Такой брак в его чистом виде — редчайший подарок, и он, по моему глубокому убеждению, существует как исключение или пример для подражания. Ибо… начинаясь любовью, большинство браков все равно переходят (и это естественно с точки зрения физиологии) в другие разновидности: брак-сострадание, брак-дружба, брак-единомыслие. И… дорогой мой Славик, брак-привычка. Пламень любви остудился, осталась привычка.
Катя подает знаки Ларионову, но тот смеется, слушая, как Лютикова обрушивается на брак-ненависть, брак-страх, брак-расчет, брак — материальная зависимость, брак-шантаж, и прочее, — кажется, ее познаниям конца не будет. Что-то, как видно, и ее задевает в намерении Славки жениться. Наконец Ларионов замечает
