Я улыбнулась и прижала Эрин к себе. Выглядели мы действительно потрясающе. Она, в переливающемся серебристом наряде и босоножках на каблуке (тоже серебристых), сияла ярче, чем дискотечный зеркальный шар. Я надела узкое голубое платье, спереди очень просто скроенное, и нанесла на веки тени точно в тон. На фоне Эрин я могла бы выглядеть скучно, если бы не глубокий (почти до самой талии) V-образный вырез сзади: благодаря игре на контрабасе и занятиям йогой у меня была красивая спина. К тому же открытые черные туфельки на высоченном каблуке тоже придавали моему строгому образу некоторую пикантность.

Сделав несколько танцевальных движений, Эрин сказала:

— Вперед, и пусть Чез пожалеет, что родился!

Я вздохнула и рассмеялась:

— Какое счастье, Эрин, что ты мне друг, а не враг!

— Верно, черт возьми!

Она шлепнула меня по заднице, и мы, схватив пальто, вышли из комнаты. Ни слова не говоря, протопали мимо боковой лестницы к широкой центральной. Все, мимо кого мы проходили, на нас таращились. Один костлявый первокурсник даже споткнулся, когда его глаза забегали между мной и Эрин. Хорошо еще, что шел он не вниз, а вверх и поэтому смог удачно приземлиться на руки почти у самых ног моей блистательной подруги.

— Ничего себе! — ахнул бедняга, задыхаясь, а она потрепала его по голове, как щенка, и проворковала:

— Какой милый!

Обожание, изобразившееся на лице первокурсника в момент, когда Эрин до него дотронулась, говорило о том, что есть парни, которые действительно готовы поставить ее на пьедестал и поклоняться ей, как богине. Но, мне кажется, на самом деле моей соседке этого не так уж и хотелось.

* * *

«Братья» из общества, в котором состоял Чез, расстарались вовсю: повесили настоящий зеркальный шар с мотором, наняли музыкантов. Благодаря костюмам, галстукам и чудовищной самоуверенности хозяева вечера выглядели чертовски сексуальными и прекрасно об этом знали. Двое первокурсников, кандидаты в члены клуба, стояли в дверях: один взял наши пальто, а другой забрал у Эрин приглашение на два лица и выдал каждой из нас по купону для «бара», устроенного в кухне, и по лотерейному билетику.

За разложенными на столе призами лотереи присматривал еще один первокурсник. В основном это были всякие электронные прибамбасы: айподы, игровые системы и даже телевизор с диагональю сорок два дюйма.

— Ребята, — фыркнула моя подруга, — а где же спа-процедуры и подарочные сертификаты в магазин женского белья?

При последних словах у парня, поставленного охранять призы, загорелись глаза.

— Привет, Эрин! — сказал чей-то низкий голос. Мы обернулись: позади нас стоял Чез. Он был совершенно неотразим в своем безукоризненно скроенном темно-сером костюме и красном галстуке, как будто специально подобранном к волосам Эрин. — Привет, Жаклин, — добавил он, взглянув на меня тепло и дружелюбно, без тени укора (а ведь я была косвенной причиной их разрыва).

— Привет, Чез! Вечеринка — просто супер! — ответила я за нас обеих.

Эрин, покачиваясь под музыку, помахала кому-то из друзей, а на Чеза никак не отреагировала — словно его тут и не было. Исполнив кантри-песню Кита Урбана, музыканты заиграли старый хит группы «Би Джиз» из «Лихорадки субботнего вечера». Этот фильм, вышедший, когда мои родители учились, наверное, в начальной школе, был выбран темой сегодняшнего праздника.

Рассеянно оглядевшись по сторонам, Чез снова посмотрел на меня.

— Спасибо, — сказал он и с этого момента никого, кроме Эрин, уже не видел.

А Эрин между тем смотрела на танцующих. Мимо нее проходил какой-то парень, державший в руках несколько традиционных для студенческих попоек красных пластиковых стаканов. Когда она, недолго думая, выхватила один, парень попытался было возразить, но Чез смерил его таким взглядом, что тот прикусил язык и пошел дальше.

Пока моя подруга потягивала содержимое стакана и делала вид, будто давно забыла о существовании своего бывшего, он не сводил с нее глаз. Его намерения были очевидны, и то, что Эрин смотрела куда угодно, только не на него, явно говорило о ее уязвимости. Весь вечер они не выходили друг у друга из поля зрения, но новых попыток заговорить Чез не делал.

Я знала, что он хороший парень, просто слишком доверчивый и потому не застрахованный от серьезных ошибок. Он стал защищать Бака, как своего друга: наверняка говорил Эрин, что я могла выпить лишнего и запомнить все в искаженном свете. Видимо, насильники представлялись Чезу страшилищами, которые выпрыгивают из кустов на девушек, проходящих мимо. Ну а Бак, ясное дело, никакой не насильник — ведь он симпатяга, собрат Чеза по студенческому союзу, его закадычный приятель, наконец. Это же немыслимо, чтобы его лучший друг за каких-нибудь пять минут втоптал в грязь чье-то человеческое достоинство, причинил боль ни в чем не повинной девушке из желания уязвить конкурента. Бак не мог таким варварским способом попытаться выместить на девушке свои комплексы и насрать на то, что теперь ее жизнь превратится в сплошной страх.

Да, в полной безопасности я себя чувствовала только рядом с Лукасом. Черт!

Прошло десять минут. Я смотрела, как Бак танцует с какой-то старшекурсницей, «сестричкой» из общества Эрин. Они оба улыбались, смеялись, и он выглядел таким… нормальным. Тут я впервые подумала: «Неужели я единственный объект его агрессии? Если да, то за что такая честь?»

Вдруг я подпрыгнула от неожиданности, услышав прямо у себя над ухом голос Кеннеди:

— Классно выглядишь, Жаклин! — Вздрогнув, я выплеснула пиво себе на руку (хорошо, что не на платье). Мур взял у меня стакан. — Ой, извини, не хотел тебя напугать. Пойдем, я дам тебе полотенце.

Когда Кеннеди повел меня через толпу, одной рукой держа мое запястье, а другую положив мне на голую спину, я растерялась и даже не сразу сообразила, что удаляюсь от Эрин. Опомнилась я только на кухне, перед раковиной, — как будто я не пивом облилась, а получила смертельную рану. Ополоснув и вытерев мою руку, Кеннеди задержал ее. Я высвободилась. Он, будто бы не обратив на это внимания, улыбнулся:

— Как я уже попытался сказать, ты сегодня очень красивая. Я рад, что ты пришла.

Музыка играла очень громко, и, чтобы слышать его слова, мне приходилось стоять к нему ближе, чем я хотела.

— Я пришла ради Эрин, Кеннеди.

— Знаю, но мне все равно очень приятно, что ты здесь.

От него пахло его любимым одеколоном «Лакост», но мне уже не хотелось прижаться к нему и вдыхать этот аромат. Опять мой бывший парень показался мне полной противоположностью Лукаса, чей запах был и тоньше, и сложнее: это был запах кожаной куртки в сочетании с едва различимой примесью лосьона, графитного порошка, оставшегося у него на пальцах после рисования, и еды, которую он для меня приготовил, бензина, которым питался его «харлей», и мятного шампуня, которым пахла его подушка.

По тому, как Кеннеди вопросительно на меня посмотрел, приподняв одну бровь, я поняла, что, видимо, прослушала его очередную реплику.