– Нет, этими поставками в качестве посредника занимается леди Прескотт.

Как интересно. София попрощалась с женщиной и вышла из комнаты. Вновь проходя мимо даров от мистера Мейсона, она вспомнила о бумагах, которые видела на столе у Уэстфилда, со счетами от бакалейщика. Может, Уэстфилд оплачивал «пожертвования» мистера Мейсона? Маловероятно, учитывая его полное отсутствие интереса к миссии. Она открыла дверь черного хода и выглянула в темный переулок. Ангус еще не вернулся.

– Пенни для бедняка, мадам?

София в изумлении сделала шаг назад. Мужчина в потрепанной одежде, поношенном котелке на опущенной голове появился из тени и двинулся к ней с протянутой рукой. Несчастный оборванец, похоже, был еще и калекой. Он волочил левую ногу, словно тащил за собой тяжелую цепь. София поставила на землю свой саквояж и с опаской шагнула навстречу нищему, но боялась она не бедолаги, а крыс, стаями шнырявших в этом переулке.

– Сэр, – сказала она, опуская руку в карман в поисках монеток, – здесь находится Общество доброжелательных друзей…

Тихо охнула, когда мужчина заломил ей руку за спину и прижал к горлу Софии нож.

– Только пикни, и я тебе кишки выпущу, – прохрипел он, расправив плечи и выпрямившись в полный рост. Сердце заколотилось в груди Софии, и она прижала руки к животу.

– Я не буду кричать. У меня лишь несколько монет, но вы можете их взять.

Он рассмеялся низким горьким смехом. Она не видела его лица, но ощущала гнилостный запах из его рта.

– Ты стоишь подороже нескольких жалких монет.

Он завернул ей руку за спину и начал подталкивать вглубь переулка. Обойдя здание миссии, они вышли на узкую тропинку, которая вилась за домом. София запаниковала. Чем дальше мужчина уводил ее в трущобы, тем труднее будет выбираться. Внутри у нее разливался парализующий страх, но приставленный к горлу нож заставлял Софию покорно шагать дальше. Когда на этом мрачном пути им встречался случайный прохожий, злодей, пряча нож под ее накидкой, еще сильнее прижимал лезвие к спине Софии. Дважды она пыталась заговорить с ним, и оба раза он сильнее заворачивал ей руку, так что едва не вывихнул Софии плечо. Они петляли по трущобам, и София окончательно перестала ориентироваться, но затем при свете восходящей луны увидела шпиль церкви Христа в Спиталфилдс. Они находились недалеко от того места, где жила ее сестра. Наконец они вышли в переулок, где стояли дома еще более ветхие, чем дом, в котором когда-то жила Мария. Что-то коснулось ее ноги, и раздался писк. Крысы! Сердце Софии отчаянно забилось.

– Сколько вы хотите за то, чтобы отпустить меня?

– Молчи, – прошипел бандит, поднося лезвие ножа к ее горлу и вталкивая в арку почерневшего многоэтажного дома. Острая боль пронзила Софию, и тонкая струйка крови потекла по шее. Она едва удержалась, чтобы не закричать. Звяканье ключей громко раздалось в сыром воздухе, и спустя мгновение похититель прижал ее к облупившейся зеленой двери. Тесно прижавшись к женщине, бандит опустил нож и вставил ключ в скважину. Решив, что сейчас у нее последний шанс на спасение, она локтем изо всех сил ударила мужчину в округлый живот, тот охнул и согнулся от боли. София рванулась, но рука этого зверя моментально вцепилась в ее горло. Она сдавленно вскрикнула и потеряла сознание.

Хейден откинулся на спинку стула и, вскинув ноги на стол, отшвырнул папку с финансовыми отчетами. Закрыв глаза, он снова мысленно представил себе Софию. Мысли о ней мучили его весь день, а теперь, похоже, намерены преследовать его и весь вечер. Казалось, тонкий лавандовый запах ее волос все еще витал в его доме. Раздраженно чертыхнувшись, он взглянул на стопку непрочитанных писем – опять он просидел за столом целый день, а не сделал почти ничего. В коридоре послышались чьи-то шаги, затем раздался недовольный возглас Хоторна и басовитый рокот голоса визитера. Хейден встал и достал из ящика стола пистолет. Спрятав оружие за спину, он обернулся к двери, мгновение спустя она распахнулась и в дверном проеме появился Томас Тримбл. Позади него, возмущенно взмахивая руками, стоял Хоторн. Дворецкий нервно отер лоб.

– Милорд, доктор…

Хейден жестом остановил его.

– Вы можете идти, Хоторн. Спасибо.

Тримбл вошел в комнату, хлопнув дверью; приблизившись к Хейдену, он увидел лежащий на столе револьвер.

– Ты собираешься отстрелить свои чертовы яйца?

Хейден убрал пистолет в ящик стола и снова вальяжно вскинул ноги на столешницу. Доктор подошел ближе и зло ткнул кулаками в лакированное дерева резного стола.

– Где она?

«Он имеет в виду Софию? Господи, неужели он думает, что если бы она была здесь, он торчал бы за этим столом?»

– О ком ты спрашиваешь, Томас?

Тримбл стукнул кулаком по стопке бумаг. Несколько листков слетели на пол.

– Негодяй! Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду Софию. Где она?

Хейден взглянул на разлетевшиеся бумаги и, с видимым трудом сдерживая гнев, ответил:

– Если ты потерял свою маленькую помощницу, то в этом нет моей вины, и здесь ты ее не найдешь.

Тримбл побледнел.

– Господи, я ненавижу тебя, но все же я бы предпочел, чтобы София оказалась здесь.

«Может быть, она пошла на попятный с замужеством?» При мысли об этом настроение Хейдена улучшилось.

– Она пропала. – Тримбл жестко отер подбородок. – В Уайтчепеле…

Хейден не дал доктору договорить – вскочив на ноги, он схватил его за отвороты сюртука.

– Только не говори мне, что ты как последний идиот оставил ее там одну?

Тримбл сбросил руки Хейдена и виноватым тоном ответил:

– С Софией был мой кучер, но, тем не менее, она исчезла.

Но Хейден уже не слушал Тримбла – схватив револьвер, он почти выбежал из комнаты и, накинув плащ, решительно направился к двуколке Тримбла. В гробовом молчании Хейден и Томас ехали в Уайтчепел, напряженную атмосферу усугублял и наплывающий густой туман, превращавшийся в мрачное сырое одеяло, сотканное из сажи и прилипчивой вони. Время от времени Хейден гневно поглядывал на своего спутника.

– Хоть ты и не спрашивал, – внезапно заговорил Тримбл, – я все же скажу, что буду воспитывать ребенка Софии как своего собственного.

– Проклятье, Томас, ты что, бредишь? Я…

И тут Хейден умолк, на мгновение ему показалось, что окружающий мир погрузился в темноту.

– София ждет ребенка?

Он услышал свой вопрос как бы со стороны, и хотя это был его голос, он прозвучал мягко, словно эхо из прошлого – голос наивного двадцатилетнего школяра, который по ночам в тишине любил читать Шекспира и вести неторопливые философские разговоры. Голос человека, который верил, что любовь правит миром, – голос глупца.

Когда мир выплыл из темноты, он с удовлетворением заметил, как побледнел Томас. Что ж, похоже, не только его шокировала эта новость.