— Мередит… милая Мередит, дай мне твои губы.

С закрытыми глазами она подставила ему дрожащие губы — добровольная заложница его страсти.

Такой сладкой, такой нежной, такой безоговорочной капитуляции он не ожидал от нее и больше уже не мог себя сдерживать.

Он убыстрил ритм, и вскоре прерывистый стон, исторгнутый из его груди, оповестил о том, что семя его изверглось в нее, словно огненная лава.

Лучи солнечного света проникали сквозь маленькое окошко, оповещая о наступлении нового дня. Мередит не хотелось шевелиться, ей было тепло и уютно в кольце сильных мужских рук. Голова ее покоилась на его плече, а маленькая ручка, зарывшись в пружинистые завитки волос, лежала на его сердце, равномерно и сильно бившемся под ее пальцами.

За эту долгую ночь он брал ее еще три раза. Последний раз… о, последний раз! Этот последний раз оставил в ее душе неизгладимое воспоминание. Он не спешил и был очень нежен. Они заснули только перед рассветом.

Она уговаривала себя подняться, но от приятной усталости и не менее приятных воспоминаний не могла даже открыть глаза. Она перестала бояться. И не только его. Она была теперь уверена, что никто не причинит ей зла. Здесь, в его объятиях, и были для нее те самые небеса обетованные, которые до сих пор были ей недоступны.

Ее взгляд скользнул по его крепкой шее и лицу, расслабившемуся во сне. Длинные пушистые ресницы прикрывали серые глаза, взгляд которых мог хлестнуть, как кнут, а мог, как вчера, затуманиться от страсти. Прямой нос придавал лицу надменный вид, но она и без того знала, что самоуверенности у него хватает. Его рот… ах, его рот! Губы были четко очерчены, они приводили ее в такой восторг, что она готова была целовать их снова и снова. Он был настоящим мужчиной — она и не знала, что такие бывают.

Камерон проснулся с тем же ощущением правильности происшедшего. Еще не открыв глаза, он ощутил шелковистые пряди волос на своей груди и ее легкое теплое дыхание на своей коже. Его охватило непривычное чувство. Как, оказывается, приятно просыпаться, держа ее в своих объятиях! Конечно, они уже не раз просыпались рядом. Но сегодня все было по-другому. Теперь она принадлежала ему и никогда не будет принадлежать никому другому! Он безжалостно вычеркнул из памяти того негодяя, который украл ее девственность. Это он — и никто другой — сделал ее женщиной и показал, что от любви можно получать удовольствие и ее не следует бояться. Да, думал он с типично мужским самодовольством, она тоже понимала это, иначе никогда не отдалась бы ему так доверчиво, как сделала сегодня ночью.

Натянув простыню на грудь, она приподнялась на локте.

— Я знаю, что ты уже проснулся, Камерон. Он вздохнул и, открыв глаза, улыбнулся. Она возмущенно надула губки.

— Что это тебя рассмешило?

— Помнишь, как ты однажды сказала Эйлин, что поцеловала жабу и тебе было противно?

— Ну и что?

— Мне показалось, что вчера тебе не были слишком противны поцелуи этой жабы. — Он расхохотался, а она покраснела до слез.

— Что такое? Неужели я ошибся? Очевидно, чтобы доставить тебе больше удовольствия, мне придется тренироваться. Это похоже на владение мечом: чем больше практикуешься, тем лучше получается…

Он схватил Мередит и водрузил на себя.

— По-моему, ты идеально владеешь мечом, — сказала она, глядя на него сверху вниз.

— В таком случае мне надо найти ножны для своего меча, — вкрадчиво произнес он.

Он давился от смеха, наблюдая, как смысл сказанного постепенно доходит до нее, потому что его «меч» в тот момент уютно устроился между ее бедер. Волна желания прокатилась по его телу. Черт возьми, она возбуждала его, как ни одна женщина! Заметив, как округлились у нее глаза, он понял, что ей приятно доказательство его готовности.

С большой неохотой он наконец отпустил ее. Он проследил за тем, как она соскользнула с кровати, и, не отрываясь, смотрел, как она моется. К его великому сожалению, она не повернулась к нему лицом — он понимал, что сделать это ей не позволяла скромность, — и ему пришлось удовольствоваться мелькнувшими на мгновение округлостями грудей, когда она натягивала на себя платье. Лишь после того, как она оделась, он встал с кровати. Пока он мылся и одевался, она обследовала суму, которую он принес с собой, и извлекла оттуда хлеб и сыр.

Когда они поели, она стряхнула с колен крошки и спросила:

— Чем мы будем сегодня заниматься?

Черная бровь поползла вверх. Ее невинное замечание таило в себе вызов. У Камерона взыграла кровь. Он хотел ее с такой страстью, что это удивляло его самого. Будь его воля, он так и остался бы в этом домике и, уж если говорить откровенно, никогда не покинул бы постели. Он не хотел лишь одного — напугать ее снова.

Он поднялся и направился к двери, жестом пригласив ее следовать за собой.

— У меня есть идея, — сказал он, таинственно подмигнув.

Он повел ее по тропинке в глубь острова.

— Камерон, откуда тебе известно о существовании этого домика?

— Моя мать родилась здесь, — ответил он. — Ее семья много лет обрабатывала эту землю. Теперь здесь никто не живет.

Мередит огляделась вокруг. Они поднялись на невысокий холм. Позади о берег бился прибой, впереди виднелась цепь холмов, покрытых яркой зеленью.

— Как жаль, что здесь никого не осталось. Здесь так красиво.

— Да, — согласился он. — Когда я был мальчишкой, — он слегка замялся, потом продолжил, — я и мои братья частенько посещали остров.

Он говорил хриплым, глухим голосом. У Мередит защемило сердце. Она услышала в его голосе печаль, вызванную недавней утратой. Она, не раздумывая, вложила свою руку в его, желая поддержать его и утешить. Он крепко сжал ее пальцы. Так рука об руку они и пошли дальше.

Над их головами высоко в небе кружил ястреб. Плыли белые, пушистые, словно новорожденные ягнята, кучевые облака. Их тени скользили по травянистым склонам холмов. Камерон вдруг остановился и, приложив палец к губам, указал ей на пасущегося неподалеку оленя.

Вскоре они подошли к узкому заливу, окруженному осиновой рощицей. Солнечные лучи отражались в воде, отчего его поверхность сверкала, как жидкое золото. Камерон направился к пляжу.

— Я подумал, что мы могли бы провести здесь остаток утра и поплавать в свое удовольствие.

— Но я не умею плавать, и ты это отлично знаешь.

— Я намерен исправить это. Именно здесь я сам научился плавать, и ты тоже научишься плавать здесь.

Она перевела взгляд на сверкающие воды заливчика и снова взглянула на него.

— Нет, Камерон!

— Ну, полно, милая, не упрямься! Разве я плохой учитель, а?

Ее лицо заалело, как утренняя заря. На этот вопрос она не знала, что ответить.