— Так, герой, скоро борт уйдет. И друзья уже заждались. Попрощайся — и удачи тебе! — хирург ободряюще похлопал Дэна по руке.

Его слова раненый услышал. А вот дружескую руку не почувствовал. Он ведь не чувствовал и своей…

На улице его ждали ребята. Весь отдел, точнее та его часть, что приехала в эту смену.

Они уже знали, что тупая пээмовская пуля превратила несколько сантиметров дэнова позвоночника в кашу из костей и тканей спинного мозга. Что разрыв этот невосстановим и невосполним. И что Дэн никогда больше не встанет на ноги, и скоре всего, всю оставшуюся жизнь проведет, лежа в постели. А еще они знали, что, несмотря на уклончивые ответы хирурга, Дэн сам все прекрасно понимает. Он — профессионал.

Не попрощаться с Дэном ребята не могли. Но, и как себя держать с ним, не знали. Все что угодно, любое другое ранение, пусть самое тяжелое… Тогда бы и про свадьбу, к которой все заживет, обязательно вспомнили, и выжить во что бы то ни стало, потребовали. И пообещали бы, что если помрет, то даже на порог отряда больше не пустят. И действовали бы эти незатейливые шуточки, как всегда. Хорошо бы действовали. Ведь в них не слова важны. А то, что скрыто за словами: надежда друзей на лучший исход и искреннее желание вновь увидеть своего братишку в строю, рядом, живого и надежно подремонтированного.

А тут… Каждый боялся лишнее слово сказать. Каждый понимал, что может услышать в ответ то страшное, что уже услышал хирург.

Дэн избавил их от необходимости что-то неуклюже придумывать и делать самим:

— Курить хочу…

Мужики с суетливой готовностью раскурили сигарету, осторожно вставили ему в губы. Сами задымили, перебрасываясь короткими нейтральными репликами.

Столбик пушистого горячего пепла упал с сигареты Дэна на уголок рта, обжигая кожу. Но никто этого не заметил. А сам Дэн не мог ни стряхнуть его рукой, ни сдуть, ни даже сказать об этом друзьям, боясь, что и сама сигарета провалится сквозь разжатые губы прямо в глотку. И в этом пустяке, как в огромном страшном кривом зеркале отразилась вся его будущая жизнь. Жизнь абсолютно беспомощного калеки.

Он пытался удержать слезы. Но не мог. Прозрачные, ядовито-горькие капли взбухли в уголках глаз, скатились на сухие горячие виски. Одна из них, противно щекоча, затекла в ухо. И нельзя было встряхнуть головой, чтобы выпроводить наглую непрошеную гостью.

Жорка заметил, что происходит что-то не то. Заботливо сдул пепел с лица Дэна, незаметно, вроде невзначай, стер следы влаги с висков, стал присматривать, время от времени снимая прогоревший табак намозоленными на тренировках крепкими пальцами.

— Так, все! Ему как можно скорей надо попасть в Ростов, — прервал прощание врач.

Жорка забрал из губ друга окурок. Собровцы по очереди неловко, осторожно обняли товарища, попрыгали на броню окончательно осиротевшего «Домового» и в угрюмом молчании дожидались, когда носилки загрузят в санитарный уазик. Ждали, чтобы напоследок, еще раз, хотя бы помахать вслед рукой. Ведь никто не знал, какой будет новая встреча… и будет ли она вообще.

А Дэн закрыл глаза, желая как можно скорей остаться в одиночестве, или, еще лучше, снова впасть в забытье.

* * *

Та-ак! Вон, он значит, какой — НАШ блок-пост! Крепость наша. Бастионы — равелины — башни — подземные ходы…

На перекрестке двух улиц, бетонными блоками-фээсками выгорожен прямоугольник: метров тридцать на двадцать. Точнее, из блоков сложены три его стороны. Четвертую образует стена пятиэтажного дома, к которой прижался строительный вагончик для отдыха свободной смены. В стенах прямоугольника — бойницы. По центру — стоит главная ударная сила этой крепости — БТР с экипажем из солдатиков ВВ. Под одной из стен, из тех же фээсок закуточек выложен. «Туалет типа сортир», как говаривал бессмертный Папанов. Только нет под этим туалетом выгребной ямы. Все — на одном уровне с постами, на асфальте. Зимой-то, наверное, терпимо было. А сейчас солнышко пригревает. Аромат… сказочный.

На крыше пятиэтажки — тоже позиции блок-поста. С них бойцы прикрывают тех, кто внизу. И контролируют окрестности. Далеко-о-о с крыши видать. Частный сектор с двух сторон, как на ладони. Плохо только, что через улицу — такие же пятиэтажки, совсем рядом. Окна в этих домах нежилые, мертвые. А значит: приходи, кто хочешь, и делай, что вздумается.

— Вот отсюда и надо главных поганок ждать? — то ли спросил, то ли прокомментировал Змей.

Жизнерадостный, улыбчивый старлей-вэвэшник, сдававший блок, радостно покивал головой:

— Ага! А еще с тылу. Вон — стройка незаконченная. И подъемный кран. Видишь какой интересный: не на ажурной конструкции закреплен, а на цельной стальной трубе. Так один клоун придумал: в эту трубу днем забирается, а, как стемнеет, из бесшумки — шлеп, шлеп! Мы уже поняли, что «Винторез» работает. Стали слушать, на звук из автоматов отвечать. А он все стреляет, сука! Каждую ночь. Вспышек не видно, звук — еле шипит. Что ему наш огонь по площадям? Труба-то толстая. Троих нам выбил, пока мы поняли, где он сидит. Днем проверили — точно: уютное гнездышко. И винтовка там. Он утром вылезет незаметно, за стройкой-то не видно, и отдыхать идет. Мирный гражданин, без оружия… Ну мы его снова дождались, да как из бэтээровских пулеметов дали по трубе! Видишь: решето! Утром подошли. А он застрял там, висит, стонет. Ну, мы ему снизу из подствольника и добавили. Что осталось, легко вниз ссыпалось… А сейчас на эту стройку тоже какая-то бригада лазит, с автоматами. Ну, с ними уже сами разбирайтесь. Имей в виду: сегодня они сюда наползут. Знают уже, что новенькие на блоке. Будут щупать.

— Спасибо за предупреждение.

— Кушай, не обляпайся! Ну, все. Мне пора.

Старлей быстро нырнул в чердачный люк, и дробь его ботинок гулким барабанным эхом проскакала по лестничным пролетам пустого, выжженного подъезда. Ему было куда спешить. На улице, у блок-поста, уже в третий раз нетерпеливо сигналил «Жигуленок», в котором, кроме второго такого же разбитного и молодого лейтехи, сидели две симпатичных девчонки. Похоже, братья-вэвэшники сумели наладить контакт с местным населением. Ну что ж: они этот квартал отбивали, они в нем зацепились, блок-посты понастроили. Их право и попользоваться плодами своего героизма…

Внизу уже вовсю бурлила новая жизнь. Мамочка переругивался со взводным. Любители техники облепили БТР и терзали вопросами обалдевших от такого внимания солдатиков. Один из бойцов, разложившись прямо на асфальте, рисовал таблички для ограждения.

Еще утром Змей стал дотошно выяснять, на каком основании его бойцы могут открыть огонь, если какой-нибудь чужак, даже без оружия, попытается приблизиться к посту или, тем паче, проникнуть на его территорию. Мало ли что: достанет из кармана гранату, или вообще рванет спрятанный под одеждой «пояс смертника»…

Мнения были разные. Но все начальники сходились в одном: охраняемая зона должна быть обозначена ограждением и предупреждающими надписями, в том числе, обязательно, на чеченском языке.