Женщина забыла, что оружие до сих пор у нее. Ее правая рука вцепилась в рукоятку мертвой хваткой.

– Ты собираешься кого-нибудь пристрелить?

– Только после завтрака.

Он снова потянулся за пистолетом, и на этот раз Эмори отпустила оружие. Он сунул его за пояс джинсов, развернулся и направился к хижине.

Она вышла из машины и посмотрела на ворота, решая, стоит ли ей перебраться через ограду и убежать. Он солгал по поводу соседей. Помимо Флойдов могут найтись и другие люди в относительной близости.

Но дорога была крутой, со множеством съездов. Она пересекалась с другими сельскими дорогами, такими же опасными. Правую ступню Эмори дергало после того, как она провела на ногах у постели Лизы всю ночь. В голове после бессонной ночи стоял туман. На улице морозило. Ему, вероятно, не составит труда догнать ее после первых же пятидесяти ярдов.

Осознав глупость и тщетность даже попытки побега, Эмори пошла за мужчиной в дом.

Он сидел на корточках возле камина и отгребал в сторону остывшие угли. Потом он положил растопку, а когда она занялась, подложил поленья.

– Придется потерпеть, пока в комнате потеплеет. Пока тебе лучше не снимать куртку.

Его куртка. Она сняла ее, чтобы заняться Лизой, но потом надела снова, незадолго перед их отъездом. Неожиданно куртка показалась ей тяжелой и громоздкой, но Эмори была рада теплу и чувству защищенности, которые она ей давала.

Мужчина поставил на место экран перед камином и повернулся к ней:

– Ты все еще голодна?

– Голодна? – Эмори с удивлением посмотрела на него. – Я совсем тебя не понимаю. Ты совершаешь кражу со взломом для того, чтобы помочь молодой девушке, которую ты даже не знаешь. Ты достаточно нежен, чтобы суметь превратить свирепого пса в своего приятеля. А потом ты стреляешь в людей, хотя тебя никто не провоцировал.

– Меня провоцировали.

– Когда мы уезжали, превосходство явно было за тобой. Тебе вообще незачем было возвращаться в дом.

– Ага, но я пошел.

– Зачем?

– Из-за тебя.

– Из-за меня?

– Они оскорбили тебя, хотя ты этого не слышала.

– Тебе следовало проигнорировать их.

– Я не хотел.

– А чего ты ждал? Изысканности? Они невежественные и невоспитанные…

– Они дерьмо, вот кто они такие.

– Ладно, они подонки. Но разве это оправдывает то, что ты в них стрелял?

– Я в них не стрелял. Если бы я стрелял в них, они были бы мертвы.

– Тогда зачем вообще было пускать в ход дробовик?

Эмори попыталась заставить его опустить глаза, но, к ее разочарованию, он отвернулся.

– Ты первой пойдешь в душ или пропустишь меня?

В ярости от такого пренебрежения к ее недовольству, Эмори пошла за ним, схватила его за рукав и развернула к себе.

– Ответь мне, черт тебя побери!

– Что?

– Скажи мне, зачем ты стрелял из дробовика? И не говори, что это была самозащита.

– Я и не собирался.

– Тогда зачем ты это сделал? Просто для того, чтобы заработать очки?

Он молчал.

– Скажи мне!

– Я расстрелял телевизор!

Удивленная и его криком, и неожиданным объяснением, Эмори сделала шаг назад, борясь с желанием расхохотаться.

– Телевизор? Зачем?

Он вырвал свой рукав из ее пальцев.

– Чтобы они не увидели на экране твою фотографию.

* * *

К тому моменту, когда он вышел из ванной комнаты, чистый, в свежей одежде, Эмори раскладывала по тарелкам яичницу с беконом, которую она приготовила на завтрак. В конце концов, на улице утро. Многие люди завтракают в это время дня. Завтрак был единственной привычной вещью в том Зазеркалье, в котором она сейчас жила.

Как будто не было его неожиданного заявления перед уходом в ванную комнату, он поблагодарил ее за тарелку с едой, которую она поставила на стол перед ним. Когда он взялся за вилку, Эмори указала на тарелку с тостами.

– Тостер работает лучше. Он их выбросил.

– Хорошо. Ремонт избавил меня от необходимости покупать новый.

Выполнение привычных движений – она приготовила тосты, выложила брусок масла на тарелку – вызвало у Эмори обманчивое ощущение контроля над ситуацией. Она знала, что мужчина заметил масло, потому что намазал им тост. Он поблагодарил ее взглядом, но промолчал.

Где-то в середине завтрака он спросил, не хочет ли она еще кофе.

– Если ты встаешь, то да, пожалуйста.

Он вернулся к столу с заново наполненными кружками, потом оседлал стул, как это обычно делает мужчина. Любой мужчина. Обычный, не склонный к насилию мужчина. Мужчина, который не расстрелял на заре телевизор своих неотесанных соседей.

Не в силах больше сдерживаться, Эмори выпалила:

– Моя фотография была на экране?

– Я увидел ее, когда мы выходили. Поэтому мне пришлось вернуться и принять меры.

– Что они говорили…

– Не знаю я, что они говорили. Звук был выключен, – он отпил глоток кофе, глядя на нее сквозь парок, поднимавшийся над чашкой. – Но внизу большими желтыми буквами было написано о вознаграждении. Двадцать пять тысяч.

– Кто пообещал награду? Джеф?

Он пожал плечами.

– Но я не мог позволить братьям Флойд увидеть это. Одному богу известно, что бы они сделали, чтобы получить эти деньги.

– Почему ты сразу не объяснил мне это? Почему ты позволил мне наброситься на тебя с вопросами и упреками?

Он откинулся на спинку стула.

– Мне хотелось узнать, что ты на самом деле обо мне думаешь. Теперь я это знаю. Ты очень плохого мнения обо мне.

– Это неправда.

Он фыркнул.

– Можешь ли ты винить меня за это? Полина, с которой ты только успел познакомиться, сразу решила, что ты беглец.

– Она тебе об этом сказала?

– Это сделала Лиза.

– Судя по всему, они пришли к общему мнению на этот счет. Норман все похвалялся тем, как нарушал закон, и уговаривал меня поделиться с ним моими историями.

– И что же ты им сказал?

Мужчина промолчал.

– Ничего, – ответила за него Эмори наугад, но точно зная, что права.

– Лиза тебе еще что-нибудь говорила? – спросил он.

Эмори передала ему их разговор о нем. Он не стал комментировать то, что девочка склонна скорее считать его нарушителем закона, чем сбежавшим от жены мужем. Он ничего не сказал и на то, что Лиза определила его как мужчину, который не станет требовать сексуальных услуг за свою доброту.