– И много этих, незаконных?

– Я не в курсе.

– Ну, даже если так. Я готов поделиться, – Саша улыбнулся. – Что ты так беспокоишься?

– Если в течение полугода никто не объявится, все достанется тебе.

– Да пусть и объявятся! Представляешь, у меня сестричка! Или брат, на худой конец.

– Ты не понимаешь…

– Мам, тебе что, жалко нескольких тысяч долларов от продажи этой хаты? Да брось ты! Ты же никогда не была жадной! У нас что, денег больше нет? Ты разорилась? – Саша по-прежнему улыбался.

– Не шути так, не нужно. Да, у меня сейчас есть некоторые трудности. Да и мало ли что со мной может случиться? Тебе еще учебу закончить нужно, а там жениться надумаешь!

– Господи, мама! Да заработаю я, все будет хорошо. Меня уже в «Эгиде» ждут. Я и сейчас для них проект делаю. Такие программисты, как я, мам, на дороге не валяются. Сын у тебя ба-альшая умница! – Саша поднялся с кресла и подошел к матери.

– Господи, ты такой же бессребреник, как твоя бабушка.

– Ага! Я же Курлин. Потомственный дворянин в седьмом поколении, – Саша шутливо поклонился.

– Вот именно… – Полина с любовью посмотрела на сына.

…«Полинушка, береги эту шкатулку, Федор со своим увлечением не от мира сего. Здесь все, что осталось от фамилии Курлиных. И кольцо это, – Вера Карловна протянула коробочку, – твое. Сашеньку воспитывай в доброте и любви к людям, я Федора упустила, каюсь. Все, что я тебе рассказывала о моих родителях, расскажи и ему. Я уже не успею…» – Вера Карловна словно чувствовала приближение конца…

И Полина все сохранила. И Сашу воспитала в уважении к предкам. Пересказывая истории Веры Карловны, она и сама чувствовала себя причастной к этой фамилии, несправедливо забытой потомками.

– Мам, мне бежать надо. Не грузись ты по поводу наследства. Жить нам есть где, – Саша широким жестом обвел комнату. – На жизнь нам с тобой я заработаю, даже если ты у меня кончишься как бизнесвумен! Сядешь дома наконец, я тебе внучков подкину, будешь бабкой. Кстати, твой Михаил Ильич что-то давно не звонил! Я против деда для своих детей ничего не имею, учти! – Саша, на ходу рассовывая по карманам куртки телефон, ключи и бумажник, чмокнул Полину в подставленную щеку.

Услышав звонок мобильного матери, он задержался в дверях.

– Да, хорошо. Постараюсь поскорее. До встречи, – сказала она в трубку.

– Что, объявился?

– Да, и просит приехать. Срочно. Что-то голос мне его не понравился…

– Так поезжай скорее. Все прояснишь на месте, – Саша еще раз наклонился к матери. – Он, может быть, просто сгорает от страсти, ты же у меня такая красавица, – шепнул он ей на ухо и, увернувшись от легкого шлепка, выбежал на площадку.

Она словно вела безмолвный диалог с Агафьей, которая мнилась ей живой и полной сил. Этот сон – не сон был повторением последнего с ней разговора, после которого Катя для себя окончательно решила, что уедет в город, в мир. Только затем, чтобы разобраться до конца, кто и что правит этим миром. То, что говорила ей Агафья, ей не нравилось. Запутывало, лишало смысла ее жизнь. Эту земную жизнь, а не какую-то там, после смерти. Ей хотелось увидеть всех, кто перевернул ее судьбу. И это были вполне реальные люди, с фамилиями, именами и своей судьбой. В которую она должна вмешаться. Если нельзя так просто, то с помощью тех сил, на которые она рассчитывала.

– Ты… ведьма? Это же против Бога? – спросила Катя у Агафьи.

– Ведьма. Что в этом плохого? «Ведьма» – от слова «ведать». Знать о том, что недоступно другим. Чтобы помочь этим другим. Это ли безбожно?

– И что ты знаешь? Что можешь?

– Травы знаю. Гадать могу. Молитвы целительные.

– Но церковь против гаданий и ворожбы!

– А что церковь? Ты вот в институте училась? Кто у вас там главный?

– Ректор, но при чем здесь это?

– Он следил за тем, чтобы вас учили по программе, чтобы вы изучали науку, а потом работали по ней? Вот церковь и есть такой же институт. Со своей наукой – религией. Кому-то нужно, чтобы люди жили по такой науке…

– А как же отпущение грехов?

– Кто тебе сказал, что грехи отпускаются? Ты думаешь, согрешил, попу покаялся, тот помахал над тобой ладанкой, дал к руке своей приложиться, да и все грехи прощены?

– А как же?

– Нет, милая. Прощения добиться невозможно, только послабления. И не попу, простому смертному, взявшему на себя величайший грех – посредничество перед Богом, это послабление давать. А уж отпускать-то грехи! Кто ж ему позволит?

– Как же жить с грехом в душе?

– А не нужно держать грех. Покайся, перед собой покайся или перед образом святым. Ради Него, а не ради встречи с попом мы в храм ходим. В бога веруем, в справедливость созданных им законов. Сказано, воздастся по делам нашим, значит, так оно и есть. Воздастся. За каждый грех совершенный.

– А послабление тогда за что дается?

– За раскаяние искреннее, за понимание греха и за дела добрые, совершенные без корысти. И за Любовь. Ко всем людям, даже к врагам своим. Когда ты полюбишь врага своего, сама у себя прощения просить будешь за то, что дала ему возможность причинить себе зло. А месть – она только еще один грех родит. И ничего боле.

– Неправильно это. Зло должно быть наказано.

– А с чего ты взяла, что тебе, смертной, дано право решать, кого наказывать, а кого нет? – Агафья строго посмотрела на Катю. – Не возносись! Смиренной будь! Без тебя решат, кому и что положено.

– А как же ты?

– И я простая смертная. И грехов на мне тьма, потому как не всегда иду по законам Божьим. И мне сполна отмеряется.

– Не страшно жить?

– Жить не страшно. Умирать в муках страшно. Но это уж кому как уготовано…

Не поняла тогда до конца Агафью Катя. Про себя решила, что не отступится от замысла своего. Когда-нибудь, но отомстит за себя. И отомстила…

Почему же тошно так? Радоваться должна, а не получается. Матвея глаза, полные слез, представляются. И сострадания к ней. Подлинного, не игра совсем. Не жалости, а сострадания. Словно за несколько минут он всю ее жизнь прожил. И все ее горе на него обрушилось. Вот так Катя теперь чувствовала. Удовлетворило это ее? Нет. Наоборот, только еще мук добавило. Больно ей, Кате, что так его страдать заставила. Права Агафья оказалась, лишний грех теперь своей тяжестью давит…

– Катенька, ты чего в темноте? Давно домой вернулась? – в голосе Светланы не было любопытства, только беспокойство.

– Давно.

– Как встреча прошла, не расскажешь? – Светлана присела на край кровати.

– Запуталась я, Света. Что-то с самого начала не так пошло.