Но она не только доводила до белого каления тех, кто работал с ней, еще Юля активно учила английский. Она вообще-то начала его учить с первого дня появления в США и уже добилась успехов. Даже приставленные к ней американцы поражались.

И одновременно Юля прикидывала, с кем первым переспать.

Поскольку Александре уже не первый раз за последнее время пришлось лежать мордой в пол, лежала она спокойно (она всегда была человеком спокойным) и не дергалась. Правда, Витя и Вова, оказавшиеся справа и слева от нее, то и дело покряхтывали. Александра вначале не поняла почему, потом догадалась: она сама подвергала их тяжелейшим испытаниям своим телом, бедрами в особенности, к которым Витя и Вова почему-то оказались прижатыми. Бедрам самой Александры тоже было жарко. Поскольку они находились у стойки бара, то не мешали бегать прибывшим представителям органов, и те на них не наступали. Остальным гражданам приходилось несладко.

Довольно скоро порядок восстановился. Видимо, потому, что почти все присутствующие были к милицейским облавам привычны и провели какое-то количество лет в местах не столь отдаленных. Кого-то увезли сразу (Александра понятия не имела куда, почему и зачем), кого-то быстро допросили и отпустили. Наконец дошла очередь и до их с Витей и Вовой компании.

– Так, а это у нас тут кто? – раздался за спиной мужской голос, чем-то показавшийся Александре знакомым.

Им велели подняться. Витя с Вовой протянули Александре руки. За стойкой поднимался бармен и быстро оглядывал свое хозяйство. Никакие бутылки не пострадали.

– Почему вы привели сюда несовершеннолетнего сына? – донесся до Александры чей-то начальственный голос.

– Мой сын – хочу и вожу, – послышался ответ Трушина-старшего. – Тем более если его учителя организованными группами ходят в места разврата, подобные этому.

Александра не могла утерпеть и заорала громовым голосом, от которого замолчали все в зале:

– А чего ж не сходить, если вас, господин Трушин, в школу вызывай не вызывай, вы все равно не приходите. Вас только и можно найти в местах разврата. Вы, я уверена, сегодня впервые ознакомились с записями в дневнике вашего сына! Вы лучше расскажите следственной бригаде, откуда он у вас взял анашу, которую курил на уроке английского, и героин, который нюхает перед написанием сочинений, потому что без героина, по его словам, не может творить?

В зале воцарилось гробовое молчание.

– Сашка, ты в самом деле в школе работаешь? – донесся до ушей Александры все тот знакомый голос, теперь неуверенный и удивленный.

Она опустила взгляд и увидела своего школьного поклонника, все так же достающего ей только до груди.

– Юрочка! – заорала Александра радостно. Бутылки на стойке бара дрогнули. Александра сграбастала Юрочку в объятия, он прильнул к ее пышной груди, встав на цыпочки. Александра чмокнула Юрочку в лысеющую макушку. Он поднял на нее повлажневшие глаза.

– Сашенька, я все эти годы не мог тебя забыть!

– Такую, пожалуй, забудешь, – пробурчал Витя справа.

– Да уж, Сашенька производит неизгладимое впечатление. В особенности на учеников, – пробурчал Вова слева.

– А что вы преподаете, Александра, простите, не знаю, как по отчеству? – вежливо поинтересовался бармен.

– Да, Саш, что преподаешь-то? – спросил Юрочка.

– Физкультуру, – как само собой разумеющееся ответила Александра. Кто мог заподозрить ее в преподавании какого-то другого предмета? – С первого класса по одиннадцатый. На три ставки работаю. Иначе не прожить. Юр, у меня ведь дочь растет, а папаша алименты не платит.

– Ну это мы разберемся, Сашенька, – молвил Юрочка, влюбленно глядя ей в глаза, для чего высоко задрал голову вверх. – Я, Сашенька, теперь – старший следователь прокуратуры. Алиментами, правда, не занимаюсь, но тебе обязательно помогу. По старой памяти.

– Не надо, – послышался другой знакомый голос. – Я и так заплачу.

– А чего ж не платил все эти годы?

Александра выпустила Юрочку из объятий и, уперев руки в бока, уставилась на невесть откуда взявшегося Славу.

Слава тем временем обращался к Юрочке, вежливо именуя его Юрием Анатольевичем и предлагая решить все вопросы миром. Произошло какое-то недоразумение. Юрочка кашлянул. Александра вдруг заметила, что Витя, Вова, бармен и еще несколько находившихся поблизости товарищей застыли соляными столбами в неестественных позах и все как-то странно на нее смотрят. «Может, платье расстегнулось? – подумала она. – Или порвалось?» Александра себя осмотрела, ничего не заметила – все было застегнуто. Но народ продолжал на нее странно посматривать.

Из оцепенения собравшихся вывел мерзкий голос Васи Трушина, просившего отдать ему дневник для демонстрации папе.

– У тебя в самом деле с собой его дневник? – встрепенулся Юрочка.

– Она его вслух нам зачитывала, – встрял Витя. – Да мои учителя на меня молиться должны были и за поведение ставить только «прим.».

– Вот-вот, – добавил Вова. – Мы никакую муку в конвертах чеченским полевым командирам не рассылали и не курили на уроках даже сигарет. И блевали только в туалете, а никак не в учительской. У нас уважение было к учителям.

Юрочка попросил дневник в качестве вещественного доказательства, правда, не стал объяснять чего. Александра отдала. Юрочка только открыл его – и увлекся чтением.

Александра тем временем осмотрела зал. Народ расходился. В одном углу мужчина из следственной бригады (судя по дешевому костюму) разговаривал со Светланой. На его лице было написано удивление. Ольги нигде не было видно.

Слава смотрел на Александру гневным взором.

– Отойдем в сторонку, – предложила она. Витя с Вовой препятствовать не стали, Юрочка был так увлечен чтением дневника Васи Трушина, что не заметил, сам Вася Трушин не решился.

– Ну? – Александра гневно сдвинула брови.

– Сашка, успокойся, а? У меня проблемы. Решу – встретимся и поговорим, ладно? Потерпи немного. Ну как человека прошу! Адрес мой знаешь, вот телефоны. Я специально для тебя написал.

Он протянул ей визитку, на обратной стороне которой также стояли два номера мобильных.

– Слава, а почему сюда сегодня милиция наехала?

– Происки конкурентов. Меня подставили. Анонимный звонок. Словно у нас тут торговля идет чем-то запрещенным.

– А девственностью торговать не запрещено?

– Я что-то не слышал ни про какой закон, запрещающий торговать своей девственностью, в особенности в Ольгином возрасте. Ей, кстати, сколько лет?

– Двадцать шесть.

– Ее личное дело, – сказал Слава. – Тем более она сама аукцион проводила, тут даже за сводничество никого не привлечь.

– А Юля Чугунова?