…Между прочим, не все в отношении галлов к пунам было просто и понятно, как это могло показаться на первый взгляд. Несмотря на улыбки и дружеское общение со стороны галлов, нет-нет да и проскальзывала некая настороженность, неверие в окончательную победу карфагенского оружия над римским. Более того, как стало потом известно, уже тогда галлы «играли на два фронта»: желая обезопасить себя от возможных репрессий в будущем, они вели секретные переговоры и со своими поработителями-римлянами! В общем, как говорят в таких случаях французы: «се ля ви» – «это – жизнь»…

Поскольку форсировать реку По из-за ее слишком стремительного течения, да еще и на виду у противника, было крайне опасно, то Ганнибалу пришлось потратить пару дней на поиски наиболее удобного для переправы места, прежде чем он по понтонному мосту тоже оказался под стенами Плаценции, где стояли потрепанные легионы Сципиона. Здесь предводитель пунов попытался вызвать римлян на новый бой и даже выстроил под прикрытием пылевой завесы, поднятой бешеной вольтижировкой нумидийской конницы, свое войско в боевой порядок напротив вражеского бивака. Но из римского лагеря никто не вышел, и Ганнибалу ничего не оставалось, как самому встать лагерем неподалеку от Плаценции. Любопытно, что Ганнибал так и не решился атаковать отменно укрепленный римский лагерь (в постройке лагерей римские легионеры были «впереди планеты всей»!), хотя все этого ждали, тем более что Сципион, все еще лечивший рану, явно не смог бы командовать, да и среди римлян моральный дух был не высок.

…Кстати, но именно это – то ли неумение, то ли нежелание сразу добить поверженного врага окажется одной из «ахиллесовых пят» в полководческом искусстве Ганнибала и еще не раз окажет ему «медвежью услугу», когда его очередную блистательную победу следовало бы попытаться последним решительным ударом превратить в выигрыш войны. А ведь так поступали не только такие гениальные полководцы, как, в частности, Александр Македонский и Цезарь, но и военачальники не столь блистательного дарования, как, например, Сулла и Помпей! Но не все, как оказывается, даруют боги даже своим любимцам! Таковы гримасы не только судеб великих людей, но и истории в целом…

Сципиона предательство галлов сильно напугало. Больше всего он боялся, что «цепная реакция измены» охватит всю Цисальпинскую Галлию, совсем недавно и с большим трудом покоренную римским полководцем Марком Клавдием Марцеллом. Находиться поблизости от карфагенской армии Сципион счел небезопасным и уже через день после бегства галлов предпочел ночью максимально тихо сняться с лагеря, переправиться через реку Треббию и разбить новый лагерь на местности, неблагоприятной для стремительной кавалерии врага – на высоких холмах отрогов Апеннин, господствовавших над рекой. И хотя Ганнибал немедля снова бросил вдогонку врагу свою мобильную нумидийскую кавалерию, но на этот раз карфагенского полководца подвела… жадность его всадников. Вместо того, чтобы не давать врагу разбить новый бивак в удобном для них месте, нумидийцы задержались в брошенном римлянами старом лагере в поисках наживы, а потом уже было поздно: римский обоз и прикрывавший его арьергард успели укрыться в новом лагере. Жертвой нумидийцев стали лишь несколько отставших раненых легионеров. Простым кавалерийским наскоком взять укрепленный римский лагерь редко кому удавалось во многовековой истории Рима, тем более на высоком берегу! Тогда карфагенский полководец сам перешел реку и опять разместил всю свою армию на глазах у врага, всем своим видом пытаясь вызвать его на открытый бой, но все его усилия оказались напрасными. Ганнибалу пришлось довольствоваться лишь захватом путем подкупа окрестного городка Кластидии, где римлянами хранились огромные запасы хлеба. Проблема с пропитанием была решена.

Тем временем консул Тиберий Семпроний Лонг, уже высадившийся под Аримином (Адриатическое побережье Италии), гнал свои легионы форсированным маршем, идя по семь дней без отдыха лишь с одной дневкой! Всего на дорогу от Лилибея до места назначения – по морю и по суше (порядка 1780 км) – у них ушло около 40 дней! И когда в середине декабря к легионам Сципиона прибыло долгожданное 22-тысячное (20 тыс. пехоты и 2 тыс. конницы) войско Семпрония, то ситуация в корне изменилась.

Лонг, отбивший все попытки карфагенян высадиться на Сицилии и пребывавший поэтому в приподнятом настроении, рвался в бой с иноземным агрессором подобно боевому псу – тем самым огромным и агрессивным мастифам (мастино), знаменитым в будущем собакам римских легионеров, сопровождавшим их в завоевательных походах по просторам ойкумены той поры. Кое-кто из пропатрициански настроенных римских историков (в частности, Полибий, находившийся под покровительством потомков семьи Сципионов) традиционно просто объясняют его рвение: выбранный Народным Собранием, он был невероятно честолюбив. Если у патрицианского рода Корнелиев были вековые заслуги перед отечеством, то Семпронию еще только предстояло доказать свою значимость. Будучи на Сицилии, он уже успел кое-чего добиться, захватил остров Мальту и готовился к высадке в Африке, как его срочно вызвали в Италию, спасать родину от иноземного вторжения. Не сидеть же им всем за укрепленными стенами до начала весны, пока африканские конники нагло отбирают у окрестных крестьян фураж и продукты питания. «Такое трусливое поведение, – кипятился Семпроний, – противоречит римским традициям!» Более того, с его приходом на помощь Сципиону численность римских войск практически удвоилась! К тому же до окончания срока его консульства (а значит и руководства вверенными ему легионами) оставались считаные недели, и ему хотелось во что бы то ни стало завершить свой срок правления блистательной победой, тем более что Сципион был не в состоянии сам вести войско и вся слава досталась бы ему одному – Семпронию Лонгу! Он уже представлял, как въезжает на коне в Квиринальские ворота Рима, и сладкоголосая птица по имени Слава опережает его, несется народным ликованием, уже слышатся громкие требования о его переизбрании на следующий год! Но об этом Семпроний лукаво помалкивал.

Что же, возможно, все так и было…

В то же время некоторые античные исследователи (например, все тот же Полибий), симпатизировавшие уже потрепанному Ганнибалом Сципиону, писали, что тот придерживался разумного мнения: не следует торопить события! Ни ему, ни Семпронию Ганнибала с ходу не разбить. Его солдаты явно уступают закаленным жестокими боями наемникам пунов. Надвигающаяся зима (в это время года в ту эпоху обычно не воевали) давала возможность получше подготовить новобранцев – в легионах их было немало – для решающей встречи с опасным врагом. Нужно подождать, пока не подоспеет весеннее пополнение. Настораживало его и поведение галлов. Беспокоило его и то, что вражеская кавалерия на голову оказалась сильнее римской, в которой служили союзные Риму италийские племена. Сципион еще никогда не видел таких наездников, как нумидийцы, а потому давать сражение пунам на ровной местности, после своей личной неудачи, он, как уже говорилось, считал равносильным самоубийству. Кроме того, он правильно считал, что время работает на римлян: чтобы кормить в непростых зимних условиях свою значительно возросшую за счет 9 тыс. пеших и 5 тыс. конных галлов армию, Ганнибалу придется притеснять местное население, что вызовет его озлобленность против чужеземных пришельцев и оттолкнет его от пунийцев.