Я заскулила, ища пути к отступлению:

— Ой, в меня водка-то не лезет, с души от нее воротит, а пить чистый спирт — это смерти подобно. Совсем не представляю…

— Сейчас представишь, — пообещала медсестра.

Залезла ко мне в тумбочку, вытащила тетрапак с грейпфрутовым соком, банку креветок, два зеленых яблока и сыр. Обозвав меня буржуйкой, Катька быстро соорудила «мировой закусон» и смешала в стаканах спирт с соком. Себе 50 на 50, а нам со Светкой — более слабую концентрацию.

— Чтоб всем изменщикам икалось и отрыгивалось, — решительно выдохнула над стаканом Пономарева.

— Чтоб они вообще подавились, — поддержала ее Катюха.

Я уже и не знала, чего к этим страшным проклятиям еще добавить. Пожелала себе, чтобы спирт не встал колом. Бывалая медсестра подбодрила:

— Не робей, Ритка! Кирять — это как сексом заниматься: сначала, в первый раз, вроде как бы и в лом, зато потом — только подавай!

Девчонки выпили, я с трудом заставила себя пригубить. Света, разоткровенничавшись, рассказала, что Эдуард — жуткий жлоб. Никогда не покупает стиральный порошок, зубную пасту и лампочки. Готов неделю сидеть без света и ждать, когда она сама принесет и ввернет в патрон. А еще он никогда не моется и не меняет нижнее белье, пока она не заставит его сделать это насильно.

— Фу-у, — сморщила нос Катерина. И в свою очередь поведала, что ее последний любовник имел отвратительные жесткие усы и еще более гадкую бороду, в которой застревали хлебные крошки, колбасные остатки, сметана из борща, а также сопли. И пахло от нее соответствующе — помойкой.

— Шли бы они в жопу! — выдала оригинальный тост Светлана.

— И больше оттуда не вылезали, — поддержала Катерина и недрогнувшей рукой вновь смешала спирт с соком, уже не мудрствуя с пропорциями, на глазок.

Свой стакан я предусмотрительно прикрыла ладошкой. Но и нескольких выпитых капель коктейля мне хватило, чтобы осмелеть и самостоятельно отправиться в туалет.

Кто не знает, что такое неподвижность после ушиба головного мозга и перелома шейного отдела позвоночника, тот не поймет, что я испытывала. Для меня жизнь началась словно с чистого листа, как для младенца, которому сначала надо научиться держать голову, потом — учиться ползать, ходить и говорить. Здоровому ничего не стоит одолеть несколько метров, а для меня короткий путь стал настоящим испытанием — я хваталась за стены, но не чувствовала опоры. Только брезгливость удержала от того, чтобы не свалиться на мокрый пол в туалете. Бессильное тело ощущалось тюфяком, набитым ватой, и я пристроила этот тюфяк на подоконник. Сжала голову руками, стараясь остановить карусельное кружение. Шов на затылке пульсировал, будто вся кровь прилила к нему, желая разорвать и выплеснуться наружу… Через несколько минут мне стало легче — настолько, что дошла до раковины и впервые самостоятельно умылась.

— О, видишь, какие мы, бабы, живучие! Ритка одной ногой на том свете побывала и ничего: встала, встряхнулась и дальше пошла, — заключила Катерина, когда я вернулась. И, как само собой разумеющееся, предложила за это выпить.

— Я не могу, я спать хочу, — жалобно пискнула я, опускаясь на кровать. Даже элементарная задача выпутаться из халата далась мне с трудом.

Эгоистку медсестру мои желания мало трогали. Она притащила радиоприемник, настроила его на какую-то музыкальную волну FM-диапазона. Непонятно, зачем он был нужен — девчонки разговаривали вразнобой, перебивая друг друга и не слушая песен. Я пыталась уснуть в этом гвалте, но тут раздалась мелодичная трель сотика.

— Да, — глухо отозвалась я и закашлялась.

— Сонечкина, заявляю тебе со всей ответственностью — я соскучился! А ты? — вопросил мужской голос.

— Э-э-э…

— Неужели нет?

— Да я вообще… — собиралась признаться я, что не Сонечка, но мужчина — вероятнее всего, им был Вадим Георгиевич — опередил:

— Да, слышу, что ты неплохо проводишь время — музыку слушаешь… Прости за навязчивость. Развлекайся дальше!

— Но…

Он бросил трубку. Тоже мавр выискался!..

— Кто это, Ритка? Чего хотел? — интересовались девчонки.

— Так, — отмахнулась я. Сразу перезвонила Паперному, но мне ответил бесстрастный автоответчик: «Абонент отключен. Попробуйте позвонить позднее». И то же самое, но по-английски… Куда уж позднее? На часах — полночь с мелочью. В смысле, с минутами… — Не мешайте спать, — откинулась я на подушку, сожалея, что рядом нет Стасика и некому поправить одеяло, а также поцеловать меня.

— Да дрыхни ты, кто тебя трогает?! А мы со Светкой еще вмажем, — куражилась Катерина.

…Полночи они вторгались в мои сны обрывками разговоров, звяканьем посуды и прочими раздражающими шумами. Но окончательно я очнулась, когда уже светало, с мерзким ощущением громадной, тотальной вины и таким же разросшимся до невероятных размеров чувством недовольства собой. Света спала, слегка похрапывая. Воздух в палате был застоявшимся, спертым, прокисшим. На тумбочке валялись хлебные корки и другие объедки. Глаза бы не глядели…

Собравшись с силами, я двинула в сторону умывальника. Почистила зубы и рассмотрела себя в зеркале. Зрелище не для слабонервных! Но не оно меня тревожило и расстраивало… Что-то вчера произошло… Что?.. Ах да, вчера меня все расстраивали — вновь не по делу заневестившаяся бабушка; Стасик, которого скоро выпишут; Оксанка с ее навязчивыми анекдотами и хохотом; пошлячка медсестра, мешавшая спать. Но на самом деле меня раздражали не они конкретно, а здоровые, веселые люди в принципе. Я привыкла ощущать себя беспомощной и слабенькой, привыкла рассчитывать на повышенное внимание к своей персоне, а окружающим надоело носиться со мной как с писаной торбой. Они жили своей, отдельной, полноценной жизнью. И были правы. Это я не права! Прошел месяц с тех пор, как меня вернули с того света. Никто не обязан «полуживого забавлять» вечно…

Очевидно, что мир поделен на два лагеря: на здоровых и больных, разных, как плюс и минус, как небо и земля. Больные нервны и мнительны, здоровые — полны энергии, жизнерадостны. Но я не хочу оставаться обидчивой больной, я хочу выкарабкаться из своего ужасного состояния, примкнуть к здоровым, стать такой же, как они!

Когда в палату заглянуло утреннее солнце, я уже достигла некоторого неустойчивого равновесия. А для полного равновесия мне не хватало только Стасика. Пусть он не говорит высокопарных слов, пусть даже не заботится, предупреждая мое малейшее желание. Единственная правда состоит в том, что я не могу без него — любого. Он — мой кислород, мое дыхание, мое прошлое, настоящее и будущее. Он — смысл моей жизни, вся моя жизнь!..

Из коридора послышался приглушенный стук костыля. Сердце замерло в ожидании, я приподнялась навстречу любимому.

— Рит… Ты не спишь?

— Нет, Стасенька, я тебя жду… я так соскучилась!

— Я тоже, — застенчиво, как рассветное солнце, улыбнулся он. — Ну что, будем умываться?