В Париже его внезапного отъезда никто не заметил. Матьдавала ежегодный благотворительный бал — ей было не до Филиппа. Сын гостил удрузей в Лондоне и тоже Филиппом не интересовался. Оказалось, по-настоящему оннужен лишь своей временной московской жене, которая окаменела при виде его и отсчастья двух слов связать не могла.

Решив лететь в Москву, Филипп промчался по немногочисленнымоткрытым магазинам, тратя деньги с русской бесшабашностью и думая только о том,как она его встретит. Но действительность превзошла все его ожидания…

Подставив лицо под горячую воду, он с удовольствием слушал,как она поминутно роняет что-то на кухне и иногда жалобно вскрикивает:

— Черт побери!

Улыбаясь, он закрутил кран и вышел, обвязавшись полотенцем.

— Ты знаешь, — сказала она озабоченно, не поворачиваяголовы, — у меня совсем нет еды. Я же не знала, что ты приедешь… Только пироги,но их придется ждать.

— Еды полно, — возразил он. — Я все привез.

— Да? — недоверчиво спросила она, оборачиваясь к нему. Рукиу нее были в муке. Увидев его в полотенце, распаренного и влажного после душа,она отвела глаза. Филипп засмеялся.

— Я сейчас принесу, — сказал он.

Через пять минут он жарил на тяжелой чугунной сковородеотбивные размером с небольшой поднос, рядом в кастрюльке грелась вода дляцветной капусты. Чуть затуманенные, как будто только что с грядки, твердыеогурчики с желтыми цветочками на наивных попках соседствовали в раковине скрошечными помидорами на пахучих ветках, и Александра, раскатывая на столетесто для рулета, все косилась на них, как на заморскую диковину…

Пожалуй, даже бабушка одобрила бы такой Новый год и этогомужчину, подумавшего обо всем.

И в первый раз после ее смерти Александре показалось, чтоона довольна внучкой…

С утра Андрей выпил. Потом, когда Вика была в ванной, а онавалялась в джакузи часа по два, он, воровато оглянувшись на домработницу Люду,выпил еще. Не то чтобы ему хотелось напиться, но на душе было как-то муторно, атут еще этот Новый год…

Он был убежден, что всякие слюни и сопли по поводу того, чтоэто исключительно семейный, домашний и еще какой-то праздник, всего лишьутешение для нищих и неустроенных придурков, которым некуда деваться вновогоднюю ночь.

Они с Викой, например, пойдут сегодня в ресторан, где будетвся тусовка, а потом поедут танцевать в престижнейший загородный клуб. Набилеты ухлопано столько, что страшно подумать. А уж под утро — к родителямсупруги, в Рублево-Успенское, где будет другая тусовка, и она должна будетоценить Андрея.

Смотрины, блин…

Так что пить, тем более с утра, не следовало бы. Но былопротивно, так противно, как будто вчера на банкете в «Останкине» его накормиличервями.

Все шло как надо, можно даже сказать — все шло простозамечательно. Поэтому его состояние было неправильным, ненужным, от негоследовало избавиться, и он выпил, хотя знал, что Люда все видала и, конечно же,доложит «барыне».

Нынешний Новый год выгодно отличался от предыдущего,проведенного в квартире у первой жены. Вот для кого это было святое — семейныйпраздник! Дура чертова. Будь она хоть чуть-чуть поумнее, разве попался бы он накрючок к этой шлюхе, что мокнет сейчас в джакузи, и ее высокопоставленномупапаше?!

Как она его тогда раздражала, со всеми ее пирогами, елками,свечками, гостями, подругами… Как ему тогда было душно, тесно, словно Гулливерув лилипутском домике, как он мечтал о хорошем ресторане, об обществе великих имогучих, где он был бы свой, равный.

Теперь все есть — ресторан, компания, правительственная дачатестя. Даже «БМВ».

Андрей вытер со лба холодный пот. Сейчас его стошнит.Несмотря на выпивку.

Он трус, жалкий и презренный. Он боится того, что наступитпосле, когда придется выходить на работу и делать то, для чего его наняли. Инедаром боится. Дорогая супруга, контролируя каждый его вздох, фильм тем неменее смотреть не стала. Предусмотрительная, умная сука хотела остаться вообщени при чем.

Его убьют. Таких случаев сколько угодно. Даже Вешнепольскогов конце концов прикончили, а он был — сила. Куда до него Андрею Победоносцеву.

От страха и жалости к себе он тяжело вздохнул, хотя емухотелось завыть.

У него неразрешимые проблемы, а его бывшая жена небось вовсюпечет свои пироги. Для нового мужа. Ну, конечно, их не сравнить: его, Андрея, итого, нового. Только и достоинств, что француз. Во всем остальном — ниже всякойкритики. Конечно, другого такого, как он, Андрей, его толстуха вряд ли бы ещераз заполучила, но все-таки противно, что его место занял этот облезлый. Моглабы получше найти, и не так скоро. Все говорила «люблю, люблю», а через двамесяца — бац, и за другого. Как это ей в загсе разрешили?! Для Андреяразрешение тесть получал, а для нее кто? Небось французик этот недоразвитый…

Пошатавшись по квартире, Андрей вошел в спальню и упалпоперек кровати на французское покрывало ручной работы.

Еще предстояло «подумать» о бывшей жене, как называла этоВика. Чтоб не наплела лишнего про фильм. Она ведь удивится, ох как удивится,когда он выйдет…

А, собственно говоря, что она может сделать? К комукинуться?

Конечно, есть этот замминистра, с которым спит грудастаяЛадка, но станет ли он связываться? Хотя… если и не станет, то что все-такиподумает, узнав, что фильм подложный? Как отреагирует его окружение, если онрешит просто рассказать кому-нибудь об этом?

Андрей застонал.

И что значит «подумать»? Напугать ее как следует? Отправитьпочтовым переводом на Камчатку? Убить?..

Убить, конечно, вернее…

— Что ты все валяешься, Андрейка? — На пороге стояла Вика вхалате, стоимость которого, наверное, равнялась месячному бюджету небольшогогорода. Она любила такие вещи. — И джинчику уже тяпнул, а?

У нее было отличное настроение, она не собиралась с нимссориться, это он сразу понял и расслабился. По крайней мере, сегодня емуничего не угрожало.

— О делах думаю, — сказал он с нарочитой озабоченностью. —Всякие мысли одолевают.

— А пусть они тебя не одолевают, — посоветовала Вика. — Всебудет хорошо, я знаю. Ты мне верь. Ты мне веришь, Андрейка?

Дьявол, как ему надоели эти собачьи кликухи — от дуси доАндрейки! Где она только их берет?!

— Верю, — через силу улыбаясь, сказал он. — Верю, конечно.Ты же все у нас знаешь…