Лыжами до этого он не увлекался. Катался, да. Но нечасто. Какой в Питере снег? Но в Звенигороде, а точнее, его пригороде, где располагалась база, были замечательные трассы. Гриша полюбил лыжи. И мог укатить на них так далеко, что обратно приходилось возвращаться на автобусе. Доезжал аж до знаменитой Рублевки. Как-то заплутал. И наткнулся на сгоревший дом. Он стоял на окраине богатой деревни. Всего в пяти километрах правительственные дачи, рядом шикарные особняки нуворишей, а тут как зона отчуждения. Обгорелый остов некогда большого и красивого дома, почерневшие сосны, клыки столбов, к которым крепился забор. Пожар случился не одно десятилетие назад, это ясно по состоянию построек и территории. Земля в этих краях на вес золота. Интересно, почему ее еще не продали? Можно снести руины, выкорчевать погибшие деревья и посадить новые…

Гриша снял лыжи, прислонил их к одному из столбов и пошел к дому, а точнее, к тому, что от него осталось.

— Ты кто такой? — услышал он хриплый мужской голос.

— А ты? — ответил вопросом на вопрос Гриша. Хотя уже решил, что это сторож.

— Живу я тут. И соседи мне не нужны.

Тут же перед ним вырос мужичок. Гриша тут же окрестил его про себя Хоббитом. Рост в нем был от силы сто шестьдесят сантиметров. Ступни огромные из-за валенок сорок пятого размера. Уши из-под шапки торчат. А лицо доброе.

— Я посмотрю и уйду, — сказал ему Гриша.

— На что тут смотреть? Не царские палаты, даже не помещичья усадьба, обычная дача дохлого коммуняки… — В грязной руке бомжа была зажата эмалированная кружка. От нее шел пар.

— Угостишь чаем?

— Бухнуть дашь?

— Нет с собой. Могу сотку подкинуть.

— Мало.

— Больше нет.

— Ладно, пошли.

Он повел Гришу к дому. Но они в него не вошли. Обогнули и оказались у ямы или тоннеля глубиной метров пять.

— Лезь.

— Это был канализационный люк?

— Нет. Подпол под пристройкой. Она дотла сгорела, а он только немного обвалился.

— Давай ты первый.

— Не доверяешь? Это правильно.

Хоббит нырнул в дыру. Когда Гриша присмотрелся, увидел лестницу, сколоченную кое-как из разномастных досок.

— Давно ты тут обитаешь? — спросил он у бомжа, когда спустился в яму вслед за ним.

— Несколько лет. Пять, семь, я точно не помню.

— Долго.

— Да уж, — хохотнул он, обнажив пару крепких клыков и несколько гнилушек. — Никто, кроме меня, не смог тут задержаться дольше чем на несколько ночей.

— Почему?

— А ты что, не знаешь, чей это дом?

— Нет.

— Ну да, ты молодой, да и не местный. Где тебе знать, чем знамениты эти развалины?

— Расскажешь?

— Сотню гони.

Гриша достал из кармана купюру. У него была еще одна такая же, но он рассчитывал расплатиться ею в автобусе.

— С тебя чай, — напомнил он.

— Ща.

Хоббит разворошил угли в допотопной печке-буржуйке. Сразу стало теплее и уютнее. Гриша даже подумал о том, что не так уж плохо устроился его новый знакомый. Натаскал старых одеял, на пол матрас кинул, тоже видавший виды и, судя по запаху, не раз обмоченный, но, вполне возможно, это сделал сам обитатель «апартаментов».

— Тут была дача члена президиума ЦК КПСС Петровского, — сообщил Хоббит. — Нет, дали ему ее, когда этот член еще не вырос до солидных размеров. Был писюном. Поэтому она на отшибе. Но когда он в силу вошел, не захотел ничего менять. Ему тут нравилось. Тихо, уединенно даже сейчас, а уж в те годы… Считай, как в сторожке жили! И дом обжит. Тут дочка его постоянно обитала. Клавка. Я ее помню. Родом я из соседней деревни, а мать моя коров держала, курей и продавала молоко да яйца местным обитателям. Я у нее на подхвате был. Конечно, мы не с самими членами общались, с прислугой. У всех коммуняк были и уборщицы, и кухарки, и няньки. Тут всем заправляла Римма Петровна. Домоправительница. А по совместительству любовница Петровского. Тетка так себе, ничем не примечательная внешне, но душевная. Вот есть такие бабы, в которых доброты столько, что за ней остального не замечаешь. Мне не доставались такие, но я знаю, они есть. У меня жена-курва, дочка в нее пошла. Вытурили меня из собственного дома. Продали его буржуям, себе по хате купили в Москве, а я вот тут…

— Давай об этом позже? О Петровских послушать хочется. И чаю.

— Да подожди ты. Вода греется, не видишь? — Бомж ткнул пальцем в чайник, который водрузил на печку. — В общем, Клавдия тут большую часть времени жила. И дочка Риммы.

— Она была замужем?

— Да, за водителем Петровского Андрюхой Казаковым. Тезкой Петровского. Дочку Ларкой звали. Фамилию она носила Казакова. Но ходили упорные слухи, что родила Райка ее от хозяина. Потому что муж ее был всем в округе известен как любитель мальчиков. Ко мне лично в трусы залезть пытался, да я в деревенских драках закаленный, сразу ему кулаком в глаз зафигачил. Вскоре он пропал. Развелся, уволился, мы больше о нем и не слышали. Клавка с Лариской меня старше были. Я на время потерял их из виду. У меня ПТУ, армия, потом универ.

— Ты учился в университете? — поразился Гриша.

— Три курса. И мог бы окончить, если б не курва, с которой встречался. Залетела, заставила жениться, а потом понеслось — мало денег, ты не можешь обеспечить… Вкалывал как мог, да ей все мало было. Ввязался в криминал, сел через несколько лет… А когда вышел — дом продан, я бомж. — Чайник закипел, Хоббит снял его с «буржуйки». — Тебе что заварить? — спросил он.

— А есть выбор?

— Да. Могу шиповник, смородиновые листья, багульник. Или обычную «Принцессу Нури».

— А можно «Нури» с листьями?

— Ты не в ресторане!

— Тогда обычный чай.

— Если накинешь, сделаю все в лучшем виде. Даже варенья дам. Я тут отрыл под завалами банку. Крышка поржавела, но чего с засахаренной малиной будет?

— Нет у меня денег, сказал же.

— Жмот ты. — Мужик насыпал в кружку заварки. Залил ее кипятком. — А дом этот сгорел знаешь почему?

— Откуда?

— Подпалили его.

— Кто? И зачем?

— Один деревенский, наш, из Макеевки, за это отсидел. Но не он пожар устроил. А кто — неведомо. Но зачем, все в округе знают… — Старик замолк и принялся сверлить Гришу многозначительным взглядом.

— Я молодой и не отсюда, — напомнил ему тот. — С деревенскими легендами прошлого века незнаком.

— Тут захоронены тела пострадавших от рук серийного убийцы мужчин и женщин! Это проклятое место. Такие предают огню!

— В этих краях орудовал маньяк?