социал-демократии: «Большевизм мне дорог, поскольку его делают монисты, как социализм дорог и важен именно потому, что он единственный путь, коим человек идет в мир. Все иные пути – от мира. Один этот – в мир. Требуется, чтоб человек, однажды, сказал сам себе: аз есмь создатель мира. Именно отсюда – и только отсюда! – может родиться новый человек и новая история.

Не трогайте мой социализм»[218].

А в конце августа 1908 года он пишет Амфитеатрову: «Писать – совершенно нет времени, ибо съехались разные российские землепроходы – из Испании, Южной Америки и с других кусков земли. Все – социалисты и – все – еретики!

Дорогой мой – ничего нет лучше еретика! И жизнь – воистину прекрасна, и все прекраснее она – ох!

<…> хорошая добротная душа у Вас – <…> неуклюжая, русская – еретическая – честная душа.

Предстоит душе этой – теперь о коллективной говорю – великий и трагический полет над Европами, и веянием могучих своих крылий многое она разбудит, взволнует, оживит.

И Пушкины – неправы. Нет – какое это огромное счастие, какое наслаждение могучее – родиться в России! И во дни, когда в ней возникает к жизни новая личность, еще не виданная историей.

Может подумаете, что я – пьян? Да, но – от радости, от той радости, коей поят люди – честные, смелые русские люди, искатели земли обетованной, строители нового града»[219].

Для Горького Бог – это комплекс идей, которые «будят и организуют социальные чувства, имея целью связать личность с обществом, обуздать зоологический индивидуализм»[220]. «Богостроительство» для Горького, как и для Луначарского, означает строительство другого мира, в котором индивидуализм будет преодолен навсегда во имя новой религии коллективизма: «Социализм – это стадия в развитии культуры, движение цивилизованное. Это религия будущего, которая освободит весь мир от нищеты и грубой власти богатства. Чтобы меня правильно поняли, скажу, что социализм требует усиленной работы ума и общего гармонического развития всех духовных сил человека»[221].

Приглашая Богданова на Капри для чтения лекций в задуманной им вместе с Луначарским партийной школе, Горький надеялся, что рабочие, слушатели школы, увлекутся идеями коллективизма. Читая его переписку с Богдановым за 1908–1909 годы, мы видим, как идет подготовка к открытию школы, делаются переводы книг известных ученых: естествоиспытателей, социологов, философов, готовится к изданию сборник «Очерков философии коллективизма». Горький был захвачен идеей создания школы для рабочих, возможностью на деле осуществить давнюю мечту о внесении культуры в широкие народные массы. В школе читались лекции по истории литературы и искусства, приобщали слушателей к культуре прошлого, проводили экскурсии по музеям Неаполя, Помпеев, Рима. Одновременно рабочие проходили курсы политической экономии, философии, истории, занимались вопросами современной политической борьбы. После прохождения курса школы рабочие должны были вернуться в Россию (это было обязательным условием при зачислении в школу) и вести там широкую агитационную и пропагандистскую работу. Насколько могли рабочие постичь своеобразие подхода эмпириомониста и коллективиста Богданова, главного теоретика школы, к марксизму? Горький предвидел непонимание рабочими «первой российской социалистической утопии» «Красная звезда», вышедшей из-под пера Богданова, как это видно из его отзыва в письме Богданову с Капри [27 декабря 1907 года (9 января 1908 года)]: «Книжку Вашу получил, спасибо Вам! Даже в двух экземплярах, один отдал итальянцам для перевода, – нате-ка, мол, вам первую российскую утопию социалистическую!

Книга и понравилась мне, и нет. Чем понравилась? Светлой, глубокой верой, тихой, прозорливой радостью, с коей автор смотрит в будущее.

Не понравилась – излишком мудрости, несколько холодной и овеявшей лица героев скукой, коя не должна быть ни ведома, ни присуща им – как мне кажется. И еще тем, что читатель из массы – дорогой и родной наш – не найдет – боюсь – в рисунке Вашем очертаний достаточно твердых, но увидит некий красивый туман; не встретит откликов на многие злые вопросы и – почувствует раздражение на автора, на человека, который крикнул, позвал куда-то, сказал – смотри! и – развернул картину, нарисованную слишком тонкими чертами, сложную, но – одноцветную, приятную все-таки – но чуждую тому жадному (?) глазу, который, будучи утомлен серым колебанием буден, алчет красок ярких, очертаний резких.

Вас не обижает этот мой отзыв? Не обижайтесь, Вас крепко люблю, считаю Вашу голову и сердце драгоценнейшими в современности, верую, что Вы дадите огромные по смыслу, по идейной ценности, книжки. Но – мера моя, народ, единственный и неисчерпаемый источник осуществления всех возможностей, и я смотрю с его позиций точки, что дает ему Ваша книга. Вот»[222].

Однако в реальности дело обстояло еще хуже. Как вспоминает один из учеников школы Константин Алферов: «В промежутке между лекциями Богданов прочитал нам свое последнее произведение по философии “Тектологию”. Она произвела на меня впечатление набора слов. Но тогда я был совершенно слаб в философии. Оценить идеалистическую философию Богданова я смог лишь после революции, прочтя сочинение Ленина “Материализм и эмпириокритицизм”»[223].

Если утопия «Красная звезда» могла показаться рабочим «красивым туманом», то философские произведения Богданова и вовсе производили «впечатление набора слов». Однако это касалось не только Богданова: Алферов признавал, что «школьники» не имели какой-либо учебной подготовки, поэтому даже лекции Горького о русской литературе не всегда были им понятны: «К сожалению, средняя подготовка большинства слушателей была недостаточно высока (низшая школа), чтобы мы могли извлечь из его [Горького. – М. А.] лекций всю ту пользу, которую они могли дать для нашего литературного и политического развития»[224]. Сложности освоения курса Каприйской школы испытали на себе не только учащиеся, но и учителя. Так, по словам Алферова: «Его [Горького. – М. А.] книга “Городок Окуров”, прочитанная нам, школьникам, была встречена нами гробовым молчанием, и это должно было сильно повлиять на его настроение. Следующая его книга “Лето” написана в совершенно другом, боевом тоне»[225].

Тем не менее, имя Богданова, читавшего на Капри лекции по политической экономии, было известно в широких революционных кругах: его книги по политэкономии были знакомы ученикам школы по работе в кружках, как об этом вспоминает выпускник технического училища Казанской железной дороги Иван Панкратов. Он в своих воспоминаниях расставляет четкие акценты в том, что касается роли и авторитета Богданова в деятельности школы: «Алексей Максимович Горький всем ученикам Каприйской школы уделял большое внимание, он очень умело практически знакомил нас с различными сторонами культуры и искусства, поэтому мы к Горькому относились с особым уважением и любовью… Но в Каприйской школе политику делал Александр Александрович Богданов и его