Последовал тихий ответ:

— Да.

— Вот, — я грустно улыбнулась, — мой дед, теперь я. Однако я должна быть благодарна уже за одно то, что осталась жива. Спасибо. Это действительно ценный подарок, хоть его мотивы мне и не понятны.

Я развернулась и вышла из ванной. По пути взяла один из сложенных платков и, сев за столик, начала аккуратно вытирать израненные ладони. Мне бы сюда орчонка Раха, уж он с такой мелочью замечательно справлялся… И вдруг на руку что-то упало… и снова… Слезы заструились по щекам как-то совершенно без моего участия, но и остановить их я почему-то не могла…

А потом отпустило. Злость ушла, обида также. Да и на кого обижаться? На кесаря? Это смешно! Да, теперь я знаю, кто убил моего деда, и что с того?! Не останови я Илери, император стал бы и убийцей моего отца. Он и меня убьет, при первой на то необходимости либо по собственной прихоти, и я прекрасно осведомлена об этом! Так к чему слезы? Плакать бесполезно, Катриона, просить о пощаде тоже, кесарь жалости не ведает. Но и вариант смирения с собственной участью явно не для меня! Он целеустремленный, я тоже. У него есть цель, а я реализую собственную.

Поднявшись со стула, я вернулась в ванную — супруга там не обнаружилось! Тем лучше. Последнюю ночь собственного затворничества я провела в глубоком оздоровительном сне.

* * *

Утро встретило меня тихим и смущенным:

— Айсира Катриона…

Подскочив на постели, распахнула глаза и едва не завизжала от радости:

— Свейтис!

Секретарь моего отца, а ныне полностью мой, смущенно улыбнулся:

— Я тоже очень рад вас видеть, ваше величество, но сейчас прибыл к вам, повинуясь приказу его величества…

— Отца? — недоверчиво переспросила я.

— Вашего супруга, — как-то смущенно сказал Свейтис, — вас просили поторопиться с пробуждением.

А вот это было уже странно. Чуть прищурившись, я тихо спросила:

— Свейтис, что происходит?

Секретарь не ответил. Распахнулась дверь, причем сама, и на пороге обнаружился мой супруг. Свейтис мгновенно ретировался, оставив нас наедине. Император Араэден медленно подошел и протянул мне руку. Пришлось воспользоваться его помощью и встать. Правда, момент неловкости присутствовал — на мне имелась только ночная рубашка. Однако смущенной в этот момент была только я.

— Нежная моя, — тонкие пальцы кесаря зафиксировали мой подбородок, заставив взглянуть в мерцающие глаза, — я принял решение. Ты подчинишься.

Кто бы сомневался!

— Считай это моим… свадебным подарком.

Даже так?

— Ты можешь говорить.

— Спасибо… что-то не хочется.

В дверь постучали. Вошла служанка с завтраком только для меня — на одну персону. Кесарь отошел к окну со словами:

— Поторопись, язвительная моя.

Торопливо давлюсь завтраком. Супруг продолжает смотреть в окно, но такое ощущение, что не отрывает взгляда от меня. И от этого даже дышать тяжело, не то что завтракать.

Усмехнулся, вышел из моей спальни… Только после этого я ощутила вкус того, что уже почти доела. Перетертые лесные ягоды и лесные же орешки — вкусно.

Дальше все как в нелепом сне. Появились служанки, вслед за ними придворные дамы, причем из доверенных семей. Принесли груды ткани. На попытку возразить ответили: «Приказ кесаря». И пришлось подчиниться. А наряд был… странным. Нижнее белье, затем платье из тонкой, приятной телу ткани, следом почти пыточное орудие — тяжелое платье из очень плотной ткани. Ткань, из невиданных мною ранее, стягивала и удерживала, как корсет. И уже совершенно не радовал перламутровый блеск этого самого платья, стянувшего меня от шеи и до пят. У меня начался истерический смех — кажется, кесарь рехнулся! Да такое никто не носит! Даже патриархальный Шодар оставляет больше свободы женскому телу.

— Дамы, — обратилась я к тем, кто осторожно надевал на меня призрачное третье платье, — никого фасон не смущает?

Присутствующие заулыбались. Сочувственно так. Оценила их сочувствие, едва принесли следующий покров.

— Это уже издевательство! — не сдержалась я.

— Приказ кесаря, — напомнили мне.

Прямоугольный отрез ткани предназначался для головы. Он набрасывался таким образом, что оставлял открытым лицо и струился вниз по спине и плечам и так до колена. Единственное, что соответствовало моде в данном одеянии, это золотистые туфельки… впрочем, их вряд ли кто-то увидит, ибо ноги скрывались полностью. И никакой косметики. Ни румян, ни пудры, ничего.

Когда меня развернули к зеркалу, от ругательств удержалась с трудом… Вся я была скрыта, даже руки прикрывались рукавами верхнего одеяния, которые имитировали чуть ли не крылья бабочки, стоило развести руки в стороны. Открытым оставалось только лицо. Правда, уже под подбородком начинался ворот, а до середины лба доходил покров, но так и побледневшее лицо мое наличествовало в пределах видимости. Что ж, если это тот подарок, который кесарь преподнес мне на свадьбу, то должна признать: его дары до начала нашей семейной жизни мне как-то больше импонировали.

— Ваше величество, — Свейтис и Райхо вошли в гардеробную, а я даже не заметила их, занятая собственными мыслями.

— Как вам? — скорбные лица были прекрасным ответом. — Какие еще сюрпризы меня ожидают?

Секретари начали «радовать»:

— За время вашей болезни была отстроена новая площадь, — сказал Райхо.

Я пошатнулась.

— Кесарь впервые за более чем сто лет вернулся к законотворчеству, — сообщил Свейтис, — основная масса указов будет зачитана сегодня… после вашей коронации.

— Что?! — от таких новостей я чуть не упала.

Придворные дамы удержали. А я все думала, зачем матушке столько фрейлин? Вот, оказывается, какая у них основная функция — подпорки из них отличные получаются.

— Мне нужно сесть, — решительно сказала я и направилась к стулу… в смысле, засеменила.

И вот семеню, потому как даже половину нормального шага в этом кошмаре сделать не получается, только четверть, а все уважительно молчат. Осознала, что путь к посадочному месту займет слишком много времени, развернулась и встретила неприятности, гордо выпятив грудь, что было непросто в данном-то платье.

— Сколько указов?

— Более двадцати, — Свейтис чуть нахмурился, — я видел лишь часть, переданную непосредственно в вашу канцелярию.

— А есть другая канцелярия? — переспросила я.

— Теперь есть, — подтвердил Райхо.

— Дохлый вонючий гоблин! — служанки поняли, что пора уматывать, придворные дамы частью хлопнулись в обморок, зато оба моих секретаря вдруг радостно заулыбались.

А я была в ярости. Почти три месяца напряженнейшей работы, судя по всему, пошли прахом! И самое паршивое — кесарь предупреждал…