А я… А моя… А что будет с моей жизнью – я теперь не знаю.

На самом деле, давно стоило понять, что эта жизнь не была рассчитана судьбой на долгое существование. С тем остервенением, с которым пытался меня уничтожить отец. А когда у него не получилось, мне был послан Коля, однако, и его обе попытки провалились с крахом. И провалились именно потому, что я встретила человека со шрамом. А теперь с тем же успехом потеряла его. Единственное. Я теперь знаю, что все-таки цель у моего рождения была. Святая миссия.

Не смогла подавить горькую улыбку на своем лице при этой мысли.

Святая миссия спасти его.

Через несколько часов в допросной суровый следователь с небритым, заспанным лицом сообщит мне, что именно мой телефон послужил причиной смерти Михайлова. Не причиной, как таковой. Но те, кто стреляли из гранатомета по машине, ориентировались на сигнал, шедший с этого телефона. Получается и вправду. Я его убила.

Я.

Там были адвокаты, с виду очень серьезные люди. Они запретили мне говорить. Но я сказала. Потому что правда была за мной. Да. Телефон подсунула. Потому что человек Михайлова установил на аппарат программу слежения. Но я не знала и не могла знать, что на самом деле планировал этот человек.

– Исаева Моника Алексеевна. Восемнадцать лет. Место рождения…

Он говорил, записывал мои данные сухо, коротко, будто бы уже готовил меня к моим собственным похоронам. Они знали про моего отца, про мать и уже сделали свои выводы. Дочь убийцы, соответственно способна…

В камеру вернулась с облегчением и полным отсутствием желания жить. Забилась в самый дальний угол. Наверное, мне повезло. Здесь было еще шесть женщин, но никто из них ко мне даже не подумал подойти и поговорить. Каждая была озабочена проблемой своего собственного заключения. Хоть в этом повезло.

Хотя, мне все равно.

Все равно где я и что будет. Потому… Потому что я все-таки потеряла его. Тот единственный луч света, вдруг забрезживший во тьме для недостойной меня. Но все равно я благодарна жизни за отсрочку. Которая позволила мне сделать хоть что-то хорошее для него. Отплатить добром за добро. Я рада, что он жив.

Сравнительная тишина в камере и в моей голове вдруг была нарушена звуком открываемой тяжелой металлической двери и жестким приказом мужчины-надзирателя:

– Исаева! На выход!

Он не улыбался. Совсем. Не смотря на это, его глаза, наконец-то стали живыми. В них считывался страх. Страх за дуру меня.

– Свободна, – услышала слово от надзирателя, которому не поверила ни в первые минуты, ни после, когда меня уже выводили из этого жуткого места. Поверила лишь тогда, когда увидела Сигурда, который ждал меня и первым делом, ничего не говоря, набросил свой тяжелый пиджак на мои худые плечи.

Через несколько минут, в его машине, я залью его белую рубашку тяжелыми слезами, а он осыплет мою голову, лицо, губы, горячими и очень болезненными поцелуями…

– Ника, ты должна была сказать мне! – его гневный рык будет ласкать мое затуманенное сознание в тот момент, когда я снова приложу свою голову к его широкой груди.

– Должна была… – отзовусь эхом я.

И до самого его дома я не буду знать, сон это или нет. Может быть, я все еще в камере? В том грязном углу, уснула, съежившись, и мне снится этот прекрасный сон. Будто бы мой смелый принц снова спас меня и везет к себе домой с одной целью, закончить кошмар моей жизни. Эту бесконечную черную полосу. Чтобы с силой встряхнуть меня и заставить встать на правильный путь, очерченный молочно-белой полосой.

Почти так все и получилось. Сигурду пришлось внести меня в свой дом на руках. Куда делся водитель, не знаю. Туман истерики окончательно накрыл глупую девчонку и отказался отпускать на свободу. Даже тогда, когда человек со шрамом с предельной осторожностью раздел меня в своей спальне и опустил свою подопечную в горячую, практически обжигающую ванну. Он и здесь не бросил меня одну – опустился вместе со мной, чтобы согреть своим огромным телом, как будто сомневался в силе воды и достаточности ее температуры.

– Все кончилось. Ника. Все кончилось…

Я лежала на нем и, прикрыв веки, слушала его тихий, уверенный шепот. Моя щека касалась его шрама, и это стало для меня самым главным доказательством того, что я вновь с ним. Вновь рядом, в безопасности, под его железобетонной защитой.

– Если бы ты сразу сказала мне, они бы тебя не увезли, глупыш. Зачем? Почему ты промолчала?

Он говорил так нежно, как бы говорил запредельно любящий отец со своей маленькой, обожаемой дочерью. Но он не был моим отцом. Человек со шрамом стал для меня гораздо большим, он снова стал моей вселенной и не переставал ею быть, лишь на несколько мгновений по моей же собственной глупости исчез из моего поля зрения.

– Я просто не хотела, чтобы он за тобой следил.

– Но он следил лишь потому, что мы ему это позволили, – рука Сигурда совершала нечто магическое, пока ее хозяин мягко отчитывал меня за проступок. Большая ладонь зачерпывала горячую воду и подносила ее к моей спине, после чего очередная порция живительной влаги попадала на мою кожу, а его пальцы словно бы растирали ее по мне. – Однако, я не могу отрицать, что твое внезапное решение спасло нам обоим жизнь. Мои люди проворонили тот момент, когда Михайлов нашел исполнителей. И, если бы не твой неожиданный поступок – все могло бы закончиться совсем иначе. Ника, ты ошиблась лишь в одном – что не позволила мне защитить себя.

– В конце встречи, он попрощался со мной, – неожиданно даже для самой себя сказала главное, – попрощался так, словно знал, что мы больше никогда не увидимся.

– Вы больше не увидитесь. Ты исполнила его желание. Ника. Ты молодец.

Его интонация… Он не осуждал меня. Не презирал. Сигурд целиком был на моей стороне. Мы не перестали быть командой и одним целым. Он только что сам сказал об этом.

Отстранилась от него и заглянула в его карие глаза. Серьезный, всегда серьезный, однако, сегодня совершенно нечему улыбаться. Этот мир доказал, насколько шатким может быть, не смотря на видимую устойчивость.

Ухватилась за края белоснежной ванны и подтянулась над ним, зависнув на мгновение, глядя ему в глаза, почувствовала, как его ладони скользнули по моей коже, опустились на талию и сжались на ней, придерживая и удерживая меня одновременно.

– Сигурд…

Я боялась сказать то, что хотела сказать ему больше всего на свете. Ведь он не поймет. В его мире такие слова не могут существовать. Все это детский лепет, присущий наивным блондинкам, но никак не свойственный серьезным политикам, рожденным для управления страной и людскими судьбами.

– Сигурд… я…

Он внимательно вгляделся в мои глаза и сказал раньше, чем собралась сделать это же его подопечная. Сказал и разрушил все мое представление о себе.