с акцентом! Грузин он, — для полной ясности уточнил Денис.

— Ладно, — смилостивился Грибанов. — Дадите вразумительное опровержение, скандала поднимать не стану. Кстати, — как будто вспомнил он, — посмотрите, с какого номера вам звонила моя дочь. Я пытался ей перезвонить, но у нее мобильник перестал отвечать. Наверное, аккумулятор сел.

— А! Да! Сейчас! — обрадовался благополучному завершению очень неприятного разговора Лоскутов. — Вот… странный какой-то номер… диктую.

— До свидания, — соизволил проявить вежливость Грибанов и отключился. После чего протянул телефон жене и спросил Борисевича: — Опять таксофон?

— Он самый. Но уже другой. Я еду в офис.

Три "таксофонные точки" дали неровный треугольник, внутри которого на схеме значился целый блок многоэтажных жилых домов.

— Значит, искать будем в этом муравейнике, — скривился Попов. — Вот зараза! Здесь квартир пропасть!

— Пропасть, — согласился Вадим. — Но действуем так. Ребята сейчас пусть рассредоточатся и начнут обход дворов. Чай не зима лютая, май месяц, бабушки там, мамаши с детьми, собачники всякие во дворах гуляют.

Вечер теплый… — Вадим посмотрел в окно, вздохнул. У приличных людей рабочий день закончился, а у "неприличных" самый разгар начинается. — Надо очень аккуратно повыяснять про девочку, фото показать. Может, кто случайно видел.

ГЛАВА 21

— То есть ты хочешь сказать, что именно так и сообщили? Про похищение? Открытым текстом? — уточнил Лагутин.

— Совершенно верно, — подтвердил Ряшенцев. — Я сам видел и слышал.

Вообще-то на службе Антон Федорович телевизор обычно не смотрел. Однако Виктор Эдуардович, уехав после обеда на совещание в областную администрацию, обещал вернуться, и Ряшенцев остался ждать шефа. Рабочий день закончился, и Антон Федорович, который любил быть в курсе событий, решил глянуть местные новости. Как оказалось, очень вовремя.

— Странная ситуация… — нахмурился Лагутин и распорядился: — Найди мне номер мобильника Грибанова.

— Вас соединить? — откликнулся уже из приемной Ряшенцев.

— Нет, продиктуй.

Диктовать Антон Федорович не стал — положил бумажку с номером на стол и замер в ожидании дальнейших указаний.

— Иди к себе, — дал указание Лагутин, и Ряшенцев понял: дорогой начальник намерен пообщаться с дорогим недругом наедине.

Виктор Эдуардович, однако, повертел в руке бумажку с телефоном Грибанова, отложил её в сторону и набрал совсем другой, московский, номер, который знал наизусть.

— Алло! — раздался голос первого заместителя руководителя Федерального инвестиционного агентства.

— Николай Фомич, здравствуй. Один?

— Только что был с дамой, — хохотнул Мишанин. — Но, к счастью, она меня покинула. Великолепная дура!

Фамилию дуры он озвучивать не стал.

— У меня новость, — сообщил Лагутин.

— Хорошая? — с тем же хохотком поинтересовался Мишанин.

— Сложная, — не разделил веселого настроения давнего приятеля Виктор Эдуардович. — Полтора часа назад по местному телевидению передали, что у Грибанова похитили дочь.

— Шутишь?! — Всякую смешливость словно смыло.

— Куда там!

— А журналисты не могли… брякнуть чего-нибудь?..

— Наши журналисты — не ваши. Они хоть и отвязанные, но не до конца. И по поводу Грибанова так проезжаться не станут. По поводу кого другого еще могут, — неприязненно признал Лагутин, — но Сашу остерегутся. Саша им периодически подкидывает… Это мне вы, — добавил с осуждением, — рубля на журналистов не выделите. А он рублями не мелочится.

Мишанин сделал вид, что претензию не услышал, спросил:

— И когда это случилось?

— Не знаю. Но в правоохранительные органы Грибанов не обращался.

— И тебя это очень беспокоит?

Лагутин явственно услышал, как напрягся голос Мишанина, представил, как заблестели переменчивые — от ласковых до колючих — глаза Николая Фомича, ощутил, как забегали в умной голове тревожные мысли.

— Да, меня это очень беспокоит, — признал Виктор Эдуардович. — Нас всех это должно беспокоить.

Николай Фомич несколько секунд помолчал и сказал:

— Давай, Виктор, говори по существу.

— По существу есть соображения. С Грибанова явно требуют выкуп. Никаких других причин похищать его дочь нет, уж ты мне поверь, Николай Фомич. И выкуп требуют большой. Ради мелких денег никто с Сашей не свяжется. У Саши деньги в обороте, это очевидно. Значит, ему надо срочно найти свободные деньги. А где их взять? — Лагутин сделал паузу, ожидая, что Мишанин сам подскажет вариант, однако тот не спешил, и Виктор Эдуардович продолжил: — Я думаю, Грибанов потому не обращается ни к кому за помощью, что знает, где хотя бы определенную сумму можно отпилить.

— Эка ты стал выражаться! Отпилить!.. — хмыкнул Мишанин.

— Да брось ты, — отмахнулся Лагутин. — Мы друг друга прекрасно понимаем. Грибанов выиграл конкурс? Выиграл! Когда он должен получить первый транш на конгресс-холл?

— Думаю, довольно скоро, — последовал уклончивый ответ. — Но ведь похитители-то вряд ли ждать будут? Да и деньги меченые, через казначейство пойдут.

— Николай Фомич… — В голосе Лагутина прорезались укоризненные нотки. — Саша, конечно, тоже ждать не будет и деньги на дочку найдет. Но потом такую хитрую схему придумает, что сотня спецов не разберется. А если разберется, придраться ни к чему не сможет. Строители, ты же знаешь, рубль на кирпич кладут, а три на ум берут. Все понимают, что своровано, локти грызут, а только эти самые кирпичи никто не пересчитает.

— Не хочешь, чтобы Саша за государственный счет поживился? — вновь хмыкнул Мишанин.

— Не хочу. Но ещё больше не хочу, чтобы у тебя неприятности возникли.

— У меня?!

— Но не у меня же?

Виктор Эдуардович посмотрел на свое отражение в зеркальной дверце шкафа и остался недовольным. Нервное лицо, желваки ходят… Да, он нервничает. Да, у него внутри всё крутится и переворачивается. Но надо взять себя в руки. Мишанин умен и проницателен. Он за тысячи километров всё учует. У них доверительные отношения, но сейчас каждый за свой край одеяла цепляется, и Виктор Эдуардович должен натянуть это одеяло на себя. Только аккуратно, чтобы нигде ничего не порвалось, а Николай Фомич не почувствовал, как голые пятки вылезают. Поэтому нервничать нельзя. Озабоченность показывать — это пожалуйста. Даже тревогу можно. Но только спокойно и убедительно. Лагутин глубоко вздохнул и произнес:

— Мне-то неприятности не грозят. Через меня заявка Грибанова не проходила. Моей подписи ни под каким документом нет. Более того, я специальные докладные насчет Саши представил, но у вас, в агентстве, отмахнулись.

— Моей подписи тоже ни под каким документом нет, — перебил Мишанин.

— Зато есть подпись твоего непосредственного руководителя. На него кто-то сверху надавил, но возникнет проблема, и этот "верх" благополучно отвалится. Ведь указания-то были устные? И пострадает агентство. И непосредственно Шинкаренко.

— А что это ты за него печалишься? — В вопросе Мишанина слились подозрительность и ехидство.

— Я беспокоюсь не за него, а за тебя. — Лагутин понизил голос. — Для меня что Шинкаренко, что ещё кто — разница не принципиальная. А только если с деньгами скандал возникнет, Шинкаренко