— А зачем он мне подсунул ее телефон? — вдруг проговорила она и посмотрела на Долли, словно та должна была знать.

— Ты меня спрашиваешь?! — хмыкнула та с возмущением.

Нина быстро набрала номер:

— Анатолий Трофимович? Это Нина. Я не могу к вам приехать. Да, случилось. Мое кафе ограбили. — Бросив мобильник в сумку, она развернула «копейку» и помчалась к дому. — Сейчас, Долли, я заеду на минуточку домой, а потом мы поедем в кафе, там я расскажу тебе все. Мне нужна помощь, я, кажется, запуталась.

— Ты опять водишь меня за нос, — вознегодовала Долли. — Я не потому хочу все знать, что страсть какая любопытная, а потому, что хочу помочь тебе. А ты мне не доверяешь! Знаешь, мне обидно…

— Я доверяю тебе, Долька, — плаксиво протянула Нина. — Ты убедишься в этом. Мы поедем в кафе, там в спокойной обстановке ты все узнаешь…

Нина оставила Долли в машине, сама же поднялась в квартиру.

— Нин, а Нин, — строго встретила ее Машка Цеткин, — мы на сегодня назначили собрание нашей квартиры. Явка — строго обязательна.

— Буду, — кивнула Нина, проходя по коридору к своей берлоге.

— Нинка, учти, это нужно в первую очередь тебе, — предупредила Машка Цеткин, но Нина уже вошла в комнату.

Глеб изучал записные книжки жены, сидя за столом. Нина положила перед ним мобильный телефон:

— Чей это телефон?

— Мой.

— Не ври! — прошипела Нина в ярости. — Это телефон Валентины!

— А какая разница? Он куплен на мои деньги, числится на мне. Я оплачиваю…

— Ах, никакой разницы? — взбеленилась Нина, но старалась говорить негромко. — Как ты посмел дать мне ее телефон?!

— Да что случилось? — вскипел и он.

— Именно. Случилось. Я дала номер этого телефона Надежде! А она выложила его твоим мамочке и папочке. Они потребовали объяснений. Твой отец подозревает, что я имею отношение к убийству твоей жены!

— Какого черта ты дала номер Надежде? Это же только наша связь!

— Но ты не предупреждал меня, что номер нельзя никому давать!

— Разве? — вскинул брови Глеб. — Я не подумал… Нина, я не предполагал…

— Должен был предположить! — рявкнула Нина. — Мне теперь крышка. Твой отец дал мне два дня для… не важно! После этого он пойдет к следователю.

— Ниночка, прости… я дурак. Глупо получилось.

— Лучше скажи, какие ты еще наделал глупости, чтобы мне знать, откуда ждать удара. Ты хоть представляешь, что это такое — когда у тебя берут отпечатки пальцев? Нет? Думаю, я зря тебе поверила.

Сказав, Нина хлопнула дверью. От ее двери пулей помчалась на кухню Матильда Степановна. Нина, стиснув зубы, чтобы не закатить скандал, рванула к выходу.

— Куда ты несешься? — выглянула из своей конуры Машка Цеткин, из-за ее спины показалась голова Любочки Алексеевны. — Когда домой вернешься?

— Не знаю, — огрызнулась Нина и сбежала по лестнице. — Достали меня. Все достали. Всем от меня что-то надо! Я с вами в дурдом попаду…

Долли вжалась в противоположный край машины, когда разъяренная Нина бухнулась на сиденье и зло завела мотор.

— Что опять случилось?! — закричала Долли.

— С бабками поругалась, — ответила Нина, выезжая со двора.

— Слушай, ты последнее время психованная…

— Еще бы! Я же сидела в тюрьме, получила психическую травму! Все, Долька, едем в кафе. Я не могу больше одна тянуть этот груз.

— Давно бы так, — проворчала Долли.

Нина не сразу приступила к исповеди, сначала нашла газеты и бумагу, закрыла окно, приклеив скотчем к раме. Долли принесла еду, вчерашнюю бутылку коньяка. Но с первых же слов Нины даже голодная Долли не притронулась к еде…

Нина закончила рассказ, налила коньяку себе и Долли, выпила. Подруга сидела, держась обеими ладонями за щеки, словно боялась, что голова вот-вот отвалится после сногсшибательных новостей. Нина медленно пережевывала бутерброд, но лишь затем, чтобы хоть немного поддержать силы, ей вовсе не хотелось есть.

— Ой, Нинка, Нинка… влипла ты, — раскачиваясь из стороны в сторону, сказала Долли и не поскупилась на выражение: — А где сейчас твой говнюк?

— Там, где и был. У меня дома.

— А как же обыск?

— Глеб говорил, что мои бабки спрятали его в кладовке.

— Гляди-ка, и твои бабки пригодились. А он говнюк. Как ты могла ему поверить? Любишь его, что ли?

— Уже не знаю. После всего этого… не знаю.

— Какого — этого? — Огромные глаза Долли стали еще огромнее, а ресницы хлопали как веера. — Тебе мало того, что он бросил тебя? «Я люблю другую», — передразнила она Глеба. — Свинья! Я всегда считала: про любовь лучше книжки читать или кино смотреть. Лично я никакой любви не хочу. Я пишу роман и, то, что там происходит, переживаю, как будто со мной случилось. Этого мне достаточно. В моих романах я не толстая, а худенькая и красивая…

— Ты и так красивая, — успокоила ее Нина, — у тебя заниженная самооценка.

— Да брось, — махнула рукой Долли. — Я к себе подхожу критически. Так вот, лучше я буду переживать не по-настоящему всякие страсти, чем на самом деле в них влипать. И никаких тебе катаклизмов. Отпереживала книжку и забросила ее, переживай следующую. А тебя вон куда завела твоя любовь. Ну ее к чертовой бабушке. Дай-ка мне дневник.

Долли занялась чтением, Нина терпеливо ждала, не имея больше никаких мыслей, никаких желаний, никаких сил. Мобильник Валентины ее доконал, явился той каплей, которая перевешивает чашу весов, после чего теряешь под ногами почву. Она уже не знала, кому верить, что предпринять, готова была на любой финал, так как запуталась и не представляла, каким образом выбраться из этой ситуации. Едва Долли дочитала последние страницы, Нина спросила:

— Как ты думаешь, их Глеб убил?

— Может, и он, — не дала определенного ответа Долли. — Но в любом случае он не имел права втягивать в это тебя, не имел права заставлять идти в дом.

— Ну, теперь уж втянул, — раздраженно сказала Нина, беспомощно разведя руками. — Что мне делать?

— Если бы ты раньше все рассказала… — протянула Долли. Она закурила, выпила коньяк. Вытирая губы кончиками пальцев, проговорила: — Не кручинься, безвыходных положений не бывает.

— Точно. У меня как раз два выхода: или тюрьма, или убьют.

— Прекрати панику разводить. Давай думать, что мы имеем?

— Кучу улик, и все мои, — фыркнула Нина.

— Помолчи теперь. Ты уж накуролесила, дай мне подумать. Улики действительно против тебя, к Рыкову идти глупо. Оставим это. Пока папенька твоего говнюка не накапал на тебя следователю, у нас есть два дня. Так, дальше. Существуют два человека, способные заколоть любовников. Первый Глеб. Ты правильно нарисовала картину того, что произошло в спальне. Но, может, это и не он.