В марте 43-го года Зойкин сансостав расформировали, и она попала в передвижной госпиталь, начальником которого и был подполковник Соколин. Поначалу он Зойке не показался – строгий, крикливый, в работе въедливый. От него и сестрам, и раненым доставалось так, что душа в пятки уходила. Но время шло, и Зойка к нему привыкла и поняла, что не строгий он вовсе, а требовательный и ругается за дело. Любил Викентий Иванович, чтоб все в его госпитале было в идеальном порядке, все аккуратно, по полочкам стояло, блестело, инструментарий, биксы, шприцы… и ни с чем недостачи не было: ни с медикаментами, ни с перевязочным материалом, ни с шовным. А какую Соколин стерилизационную организовал, просто загляденье! Из других госпиталей приезжали опыт перенимать. Сколько лет потом Зоя его добрым словом поминала. Это ведь Викентий Иванович тогда настоял, чтоб она в операционной ему помогала:

– Вы, Зоя, смышленая – посмотрите, понаблюдаете, быстро научитесь, – он не только к ней, ко всем на «вы» обращался. – Руки у вас проворные, легкие. Они для тяжелого ранения самое важное лекарство.

Зойка смотрела, училась и выучилась-таки на операционную сестру. А это по всем нормам уже после войны другая квалификация выходила, а стало быть, и другая тарифная сетка…

Соколин к Зойке хорошо относился, говорил, что она на дочку его похожа. Но в работе никогда ни ей, ни другим поблажек не делал.

Вот и сейчас она сидела и думала, что Викентий Иванович прав, как всегда, прав, только поделать ничего с собой не могла. Мысли ее были далеки от войны, от операционной, от раненых. Думалось ей совсем про другое. Зойка Мальцева действительно влюбилась, влюбилась первый раз, ничего с ней такого раньше не было. А тут как будто новая жизнь перед Зойкой открылась, и долго таившаяся, копившаяся в душе нежность вдруг взяла и выплеснулась наружу.

Месяц назад советские войска перешли границу Восточной Пруссии, недели через две их госпиталь перевели на новое место в маленький городок Рабенштайн, поближе к передовой. Он почти не пострадал от бомбежек – бои обошли его стороной.

Чистый, аккуратный, дома красивые, каменные, палисадники, скамейки, площадь с фонтаном, парк – будто и войны нет никакой. Даже раненых стало меньше.

А какое здание им под госпиталь определили, настоящий дворец: башенки, балконы, витые лестницы… Видно, глядя на такую красоту, Зойка и дала слабину. А может, просто время ей пришло влюбиться.

Познакомились они в парке. Зойка отпросилась у Викентия Ивановича город посмотреть. Щеголевато одетый, чисто выбритый капитан с портупеей через оба плеча, в сверкающих ботфортах подошел к ней с вопросом, не из соколинского ли госпиталя она. Зоя кивнула, тогда он представился и показал порез на руке.

– Можно обработать?

Зойка подумала, что такую пустячную рану капитан мог бы сам йодом смазать, но офицер говорил вежливо, уважительно, ей понравился, и она предложила ему дойти до госпиталя. Там она быстро обработала и перевязала порез.

– Какая ты ловкая, – наблюдая за ней, произнес Дмитрий, улыбнувшись. – Ну, извини, красавица, что увольнительный тебе испортил.

Раненые часто называли Зойку «красавицей», но она знала, что это они не всерьез, а из благодарности, тем более что никакой красавицей она не была – маленькая, рыжая, лицо в веснушках. Однако капитан произнес это слово как-то особенно, со значением, да еще за руку ее взял. Зойка смутилась.

– С меня причитается… – сказал Дмитрий, и в этот момент в приемную ввалился фельдшер Остапчук с деревянным ящиком в руках.

– Старшую позови, машина пришла. – С шумом брякнув ящик на пол, Остапчук пошел за следующим.

А Зойка отправилась за старшей сестрой. Когда она вернулась, капитана уже не было.

– Барин фронтовой, – зло процедил сквозь зубы фельдшер, принесший следующий ящик, – петух красноперый.

– За что вы его так? – удивилась Зоя.

– За дело, – бросил на ходу Остапчук и с шумом хлопнул дверью.

На следующий день Дмитрий снова пришел в госпиталь. Зойка заметила его, спустилась. Он стоял у входа и курил душистые трофейные сигареты.

– Хочешь? – спросил он у Зойки. Та отказалась.

– Правильно. Береги здоровье.

Времени у Зойки было в обрез – одного солдатика к ампутации готовили. Так что Дмитрий зашел уже вечером, вернее, заехал на красивом трофейном «Хорхе», предложил покататься. Зойка кататься отказалась, но посидеть посидела.

Дмитрий был не из разговорчивых, байки не травил, про себя рассказывал мало. Обмолвился только, что сам он из Курска, но до войны долго работал в Москве, а так все больше Зойку расспрашивал и шоколадом ее угощал. На лицо он Зойке не очень понравился – все щеки были в рябинах, видно после оспы, но зато ростом высокий, статный, и военная форма ему шла. И потом, в отличие от других офицеров Дмитрий оказался уважительным, под юбку Зойке не лез, не лапал. Так что под конец их свидания оспины на его лице она замечать перестала. Дима сказал, что на следующий день снова приедет. Зоя вернулась в госпиталь, но не успела дойти до приемной, как из окна высунулась Ирка Черепанова, будто специально ее дожидалась:

– Ты, Зоинька, оказывается, не промах, а все тихоней прикидывалась. Такого бравого смершевца отхватила, – с умильной улыбочкой пропела Ирка. – Ничего, что он у тебя в капитанах ходит – с малиновым околышем любого майора за пояс заткнет.

«Что с ней разговаривать, дура, она и есть дура. Пэпэжэ в белом халате», – подумала Зоя и ничего не ответила.

С тех пор Дмитрий стал навещать ее каждый день, угощал американским шоколадом, печеньем, катал по городу на машине. Именно в машине это у них и случилось в первый раз, в том самом «Хорхе». Викентий Иванович ее тогда за спиртом отправил в соседний городок, там немецкий винзавод находился. Но, как назло, их госпитальный «ЗИС» сломался, а на телеге долго, да и груз больно ценный, вот Дмитрий и предложил свою помощь. До места они добрались благополучно, канистры со спиртом забрали, вдобавок зам по тылу им еще две бутылки вина выдал. Обратно ехали весело, по дороге останавливались, пили. Зойка первый раз такое вино попробовала. На вкус вроде сока, не крепче, но в голове зашумело, и на душе так хорошо и весело стало, что она сама не поняла, как все это у них случилось. Перед глазами поплыл туман, внутри разлилось приятное тепло, и сердце забилось часто-часто… Тем временем большие сильные руки Дмитрия уже обнимали ее за плечи, ласкали грудь. Зойка закрыла глаза и инстинктивно потянулась губами к его губам…

– Значит, я у тебя первый… не знал, что такие сестрички еще остались, – с довольной улыбкой произнес Дмитрий, когда они подъезжали к Рабенштайну.

Зойка ничего не ответила, улыбка эта ей не понравилась…

Перевод госпиталя на новое место по настоянию подполковника Соколина решили отложить – не так-то легко найти удобное просторное здание, которое могло бы вместить достаточное количество койкомест. Зойка была счастлива – расставание с Дмитрием откладывалось. Но показывать свои чувства, а тем более крутить роман на глазах у всего госпиталя Зоя не стала, не хотела. «Она не какая-нибудь бесстыжая, вроде Черепановой. Пусть Ирка при всех своему майору на шею вешается, это ее личное дело, а Зойка не будет…» Но разве в госпитале что-то утаишь. Поэтому слухи о романе Зойки-недотроги расползлись быстро. Пошли улыбочки, смешки… А уж когда, спустя короткое время, капитан Дмитрий Ефимов попал к ним с воспалением легких, тут и говорить нечего.