Снаружи стало тихо, и Яша ринулся к двери. Попытался потянуть дверь на себя, но она не поддавалась. Меня не выпускают? Заперли? — ужаснулся он. Нажал на ручку, и дверь распахнулась, будто от порыва ветра. Во мраке метнулась какая-то тень: Яша чуть было не прибил кошку. Его прошиб пот. Захлопнув за собой дверь, Яша стремительно бросился по ступенькам — как гнались за ним. Увидав дворника, стоящего в одиночестве посреди пустынного двора, Яша постарался переждать, пока тот уйдет к себе в каморку. Сердце уже не колотилось так сильно, только билось неровными толчками. А голова трещала, будто иголки в череп вонзились. По спине бегали мурашки. Ужас отступил. Но Яша знал уже, что сюда он никогда не вернется…

Дворник запер за ним ворота, и Яша вприпрыжку выбежал на улицу. Опять возникла резкая боль в ноге. Он шел, держась близ стен, иногда опираясь рукой. Больше всего сейчас хотелось стать невидимым или, по крайней мере, не сознавать, что на него смотрят. Дошел до Францисканской и быстренько свернул за угол — как мальчишка, сбежавший из хедера. События последних суток похоже, снова сделали его ребенком; превратили в испуганного, всегда виноватого школьника, мучимого страхами, о которых невозможно никому рассказать, и трудностями, которые никто не в состоянии понять — никто другой, кроме него, иначе просто примут за сумасшедшего. Притом он понимал, как взрослый здравомыслящий человек, что сон есть лишь сон и не имеет отношения к реальности.

Напиться, что ли? Есть тут где-нибудь шинок поблизости? На Фрете их много, но там его каждая собака знает. А на Францисканской живут одни евреи, негде выпить… Какая-то забегаловка есть на Буге, смутно припоминал Яша, но как туда попадешь, не пересекая опять Фрету? Пошел по Новинярской, вышел на улицу, которая называлась Болешчь. Так надо бы назвать все эти улицы, пришло ему в голову. Весь белый свет одно непереносимое страдание… Яша опять шел по Буге — уже в обратном направлении. Вечер еще не наступил, а проститутки уже торчали у фонарных столбов. Никто не обратил на него ни малейшего внимания, никто ни разу не окликнул. Неужели я так отвратителен, что даже эти мной не интересуются? Навстречу шел высоченный малый, видимо, поляк, в голубой кепке, клетчатом пиджаке, коротких сапожках с широкими голенищами. Узкое застывшее лицо, будто обглоданное, а на месте носа — кусок пластыря, перевязанный шнурком. Крошечного роста проститутка, едва достававшая ему до груди, подошла и увела парня. На вид ей никак не дашь больше семнадцати. Чего ты испугался? — спрашивал его какой-то голос изнутри. Сифилиса?

Яша добрался до Буги, но трактира, о котором он помнил, не было. Что же теперь делать? Можно бы спросить у прохожих, но Яша стеснялся. Что им до меня? Чего я боюсь? Как козел в капусте!.. И продолжал искать трактир. Это где-то здесь, только в руки не дается. Он так беспокоился, чтобы его никто не увидал, что все теперь на него глядели: и уличные зеваки, и девки эти… даже старики какие-то… Откуда они меня знают? Может, бывали в «Альгамбре»? Не может быть… Шепчутся за спиной, смеются в лицо… Какая-то собачонка залаяла и цапнула его за штаны. Совестно убегать от этой шавки. Но собачонка так разъярилась, так визжала, так лаяла — будто это настоящий пес. Дьявол одерживал верх над Яшей. Но, конечно, ему этого было мало. Он добавлял ему пакость за пакостью. И вдруг Яша увидал трактир. Прямо перед собой. И все вокруг рассмеялись — словно это был общий розыгрыш.

Теперь Яше уже не хотелось туда, но нельзя же вот так просто повернуться и уйти. Приходится сдаваться… Он поднялся на три ступеньки, открыл дверь, и в лицо ударил поток спертого воздуха. Резкий запах водки и пива, смешанный с чем-то еще, наверно, горелого масла и чего-то тухлого… Кто-то играл на гармошке, вокруг мельтешили люди, раскачивались, хлопали в ладоши, приплясывали. Видно, собралась родня. Глаза у Яши заслезились, и некоторое время он вообще ничего не видел. Попытался найти столик. Не было ни столика, ни лавок… Слепота… Ни взад, ни вперед. Он как в западне. Желание выпить превратилось в свою противоположность: он уже думал о выпивке с отвращением. Каким-то чудом перед ним возникла буфетная стойка. Да не пробиться к буфетчику через толпу жаждущих выпить. Яша сунул руку в карман брюк за платком, но не нашел его. Со лба стекали крупные капли пота. Подступила тошнота. Вновь заплясали перед глазами огненные точки: две огромные вспышки, как два пылающих угля.

— Эй, вы! Чего хотите? — спросил его кто-то.

— Я? — переспросил Яша.

— Да, вы, а кто же?

— Может, можно получить стакан чаю? — сказал он, удивленный собственными словами. Тот поколебался.

— Это трактир, а не чайная!

— Тогда, должно быть, водки…

— Стакан? Бутылку?

— Бутылку.

— Четвертинку? Шкалик?

— Шкалик.

— Сороковку? Или шестидесятиградусной?

— Давай.

Чудно все это выглядело, но никто не засмеялся.

— Эй, и чего-нибудь на закуску?

— Да надо бы.

— Соленые сушки?

— Да, соленые сушки. Пойдет.

— Вам бы присесть хорошо куда-нибудь. Я мигом принесу.

— Да негде тут сесть.

— Вон там, у стола.

Теперь и Яша увидал стол.

Это было как на сеансе гипноза. Яша читал про такое в журналах.

Только теперь, сидя за столом, Яша понял, до чего же он устал. Дольше терпеть невозможно: надо снять ботинок. Сунул руку под стол и попытался расшнуровать его. Припомнил строку из Писания: «И вот я умираю. Что проку мне теперь в моем первородстве?» Неожиданно страхи, беспокойство, смущение оставили его. Неважно стало, разглядывает ли его кто-нибудь, смеется ли над ним. Никак не получалось развязать шнурок, он потянул сильнее, шнурок порвался. Снял ботинок. Нога пылала, как в лихорадке. Да, это начинается гангрена! Конечно же, гангрена! Уже недолго осталось, и я к ней присоединюсь! Нога его, он это чувствовал, раздувалась, как то тесто, о котором вчера рассказывал парикмахер. Кстати, когда они тут закрываются? Не слишком ли рано?..

Хотелось только одного: сидеть и не двигаться, дать ноге покой. Он прикрыл глаза и погрузился в размышления.

Где-то теперь Магда? Что с ней делают? Должно быть, разрезали. Студенты учатся анатомии. Навалилась страшная тяжесть. Бремя ужаса нависло над ним. Что скажет ее мать? А брат? Так много всего сразу! Такая жуткая кара!..

Кто-то принес шкалик, стопку и корзиночку с солеными сушками. Яша налил, до половины и выпил залпом, как лекарство. Защипало в носу, в горле, на глазах выступили слезы. Может, растереть водкой ногу? — пришло Яше в голову. Спирт в таком деле помогает… Он вылил на ладонь немного водки и растер лодыжку. Помогает или нет, все равно уже слишком поздно! Налил еще стопку и выпил. Водка ударила в голову, но лучше не стало. Ему представлялось: голова Магды отрезана от тела, живот распорот. А всего лишь несколько часов назад она принесла с базара цыплят, собиралась готовить обед. Зачем она это сделала? Почему? Почему? — взывал, вопрошал его внутренний голос. Он и прежде уходил. Она знала все его тайны, была снисходительна к нему. Это просто невероятно, что еще вчера он был в полном здравии, планировал репетиции, сальто на проволоке, и у него была Магда, была Эмилия. Несчастье настигло его, как Иова. Один неверный шаг, одна ошибка, и он потерял все… все… все…