— Вы правы, — пробормотал Кирилл.

— Что же вы ничего не едите? — возмутилась она, как будто была хозяйкой дома, а он ее гостем. — Это очень вкусно.

— Да-да. — Кирилл рассеянно стал жевать.

Но не прошло и минуты, как заговорил снова.

— Лена, вы догадываетесь, конечно же, что я бы не стал предъявлять вам никаких претензий по поводу этой передачи. Но я ведь работаю не один. И Карине все это, вероятно, не понравится. То есть я уверен, что не понравится. Она поставит вам условие, чтобы вы работали только на «Астрал». Видите ли, лицо фирмы…

— Опять лицо.

— Похоже, вы не вполне понимаете. Это моя вина, я недостаточно уделил внимания этому вопросу. Вы подписали договор, и теперь обязаны его соблюдать. Не важно, ознакомились вы с ним или нет, там стоит ваша подпись.

— Вино я тоже нахожу отменным, — поведала Елена, отпив глоток.

— Приятное, — согласился Кирилл, заставляя себя вернуться к теме. — Так вот. Вы меня сбили, о чем я? Ну да, о договоре. Поймите, Лена, так никто не работает. Они не могут ставить вам условия. Некоторые правила нельзя обойти. Подумайте, какая у вас будет репутация в бизнесе. Это очень опасная игра, при всем моем уважении, вы не обладаете достаточными силами для нее.

Елена уплетала за обе щеки салат. Кирилл опустил глаза в свою тарелку.

— Ладно, в самом деле, что мы взялись говорить об этом. Хотите потанцевать?

— С удовольствием.

В этот день Елена лучилась избытком сил. Все-таки настала долгожданная весна. Каждую зиму ожидаешь ее прихода и каждую зиму все-таки до конца не верится, что снежные сугробы когда-нибудь растают.

— Насколько всерьез вы занимаетесь всем этим пиаром? — спросила Елена, чтобы что-нибудь спросить.

Ее руки лежали на его плечах.

— Вы уже второй раз спрашиваете меня об этом. Разве вы не понимаете, что предмет моего интереса вы и есть? — его дыхание щекотно скользнуло по щеке.

— Спасибо, — не сразу нашлась Елена. — Но что вы будете делать, когда поймете, как малы ваши шансы?

Кирилл засмеялся, слегка отпустил Елену, чтобы заглянуть в ее глаза.

— Вы хотели сказать, если пойму, ведь правда? Я же чувствую, что вы ко мне не равнодушны. Обещаю, что поцелую вас только тогда, когда вы сами меня об этом попросите.

— Самоуверенности вам не занимать.

— Это не самоуверенность, а всего лишь уверенность в самом себе. Когда ставишь конкретную цель, в действиях сразу больше отчетливости. Вам я бы советовал определить свои цели, тогда не будете бросаться из одной крайности в другую.

— Очень мило с вашей стороны. Но советы я принимаю по только четвергам, с десяти до двенадцати.

— Я учту.

Так они и вращались по залу, ведя беседу, исполненную сомнительного лиризма.

— Никто вам никогда не скажет, что правильно, а что нет. — распространялся он. — И решить, хотите вы чего-либо или нет, можете только вы сами. Если да, значит, пусть будет твердое «да», придерживайтесь его с настойчивостью. А то ведь многие мужчины скисают перед необходимостью идти дальше простого предложения руки и сердца. У вас на лице написано курсивом: «Я слушаю вас, но это меня ни к чему не обязывает». Угадал?

Елена засмеялась:

— Почти.

— Так вот, разумеется, не обязывает, и не берите в голову. Предоставьте все мне.

— Звучит заманчиво, — вырвалось у нее, но она постаралась исправиться. — Но, если помните, мы ищем не лучшего, а подобного.

— Мы ищем не только подобного, Елена, но и бесподобного тоже.

На столах сияли свернутые салфетки, хрустальные бокалы посверкивали в электрическом свете, элегантно одетые дамы, блестя глазами и камешками, переговаривались с импозантными мужчинами. А Елене вдруг припомнилась железнодорожная станция Большой Луг, затерянная в верховьях Ангары, где бабы со спокойными лицами поутру идут за водою к колодцу, горланят петухи, пылит шестичасовый автобус.

Картина всплыла с таким острым, жарким чувством, что Елене нестерпимо захотелось туда, на эту пыльную улицу. Выйти на крыльцо дедового дома, поежиться от утреннего свежего воздуха, представить, какой будет день.

— О чем вы думаете? — низким голосом осведомился Кирилл, наклоняясь.

— Так, ни о чем.

Нет, прав, четырежды прав Богаделов, нельзя было ей уходить из школы. Такие мысли, что, не спросясь, лезут сейчас ей в голову, узнай их Кирилл каким-то чудом, заставят его поморщиться. Что за дешевый пафос. А он, наверное, думает, что ее посетили романтические мечтания. Пусть думает.

Два дня телефон не знал передыху, Елена вертела диск. Ворковала в трубку, сулила, советовала, намекала, по-дружески делилась, грозно повышала голос, нашептывала, кого-то улещивала, кому-то грозила чем могла. Сообщала по большому секрету, объявляла как давно всем известное, приветы передавала от общих знакомых, оповещала светским тоном, проговаривалась случайно, мимоходом упоминала.

Результаты непременно должны сказаться.

Самым трудным делом было достать некоторую технику, но тут помог Стив Безобразов, энтузиаст.

В эти дни в столице Елена была на гребне волны. Но она сознавала, что это не та волна. Когда-нибудь она будет рассказывать потомкам, что была знаменитой в Москве целую неделю.

Сперва ей хотелось донести, что чувствовала, наивно. Все обернулось против нее. Теперь она сама встроена в ту систему, против которой выступала. Хотела отправить в небытие всех симулянтов от искусства. Просто блажь. Вышло так, что сама же подбрасывает дров в их костер.

— Петр Петрович, добрый вечер, — слащаво пропела Елена. — Давно вас не слышно, что поделываете?

— Ах, Леночка, — взвизгнул осчастливленный Широкорад. — Вот, третью вашу статью запустили.

— Как, уже третью?

— Вы уж извините, решили вас зря не тревожить. Сам написал, — похвастался Широкорад. — Хлестко, очень хлестко вышло. Вы меня похвалите. Богиня!

Елена прыснула.

— Похвалю, не беспокойтесь. — а про себя добавила: «Шваброй бы по загривку тебя похвалить». — А у меня ведь дело к вам, любезнейший Петр Петрович.

— Да? — изумился он. — И какое же дело? Все, что надо, стоит только приказать.

— Как Карины Львовны самочувствие? — полюбопытствовала Елена.

Интуитивно она опасалась вмешательства огненной Карины. Если кто и мог расстроить ее планы, так это она. В ней легко было нажить преданного врага.

— Между нами, Леночка, от Карины Львовны совсем не стало спасу, — пожаловался Широкорад, утишив голос, и причмокнул. — Бой-баба, с нею не сладишь.