Картина получается мрачной. Были, разумеется, дни, даже недели без воздушных тревог, выстрелов, взрывов, но не они остались в памяти, и не они придают общую зловещую окраску послереволюционному, точнее, контрреволюционному периоду иранской истории. Мое восприятие действительности той поры определялось не только непосредственными ощущениями. Видимое, слышимое, осязаемое вливалось в бурный поток информации вторичной, уже кем-то осмысленной — журналистами, политиками, активистами революционных и контрреволюционных организаций, чиновниками, военными, торговцами. Все это и определило тональность воспоминаний о Тегеране, вот почему мои воспоминания имеют черно-багровый оттенок.

В районе концертного зала имени Руд аки — изящного белого здания, построенного при последнем шахе, царит необычное оживление. На прилегающих улицах выставляются рогатки, цепь полицейских, отряд стражей исламской революции. Знакомые черные бороды, зеленые куртки, новенькие автоматы. Подразделение стражей отборное. Ни одного бойца в теннисных тапочках, на всех тяжелые новые башмаки, рубахи из-под курток не торчат, нет ни мальчишек, ни стариков. Подобраны стражи один к одному. Министерство иностранных дел Исламской республики организует концерт Тегеранского симфонического оркестра и хора для дипкорпуса. Какие таинственные пружины сработали, в чью голову пришла дерзкая мысль показать миру, что исламская власть покровительствует искусству, так и осталось неизвестным. Дипломатический корпус откликнулся на приглашение со сдержанным, но энтузиазмом. Каждого дипломата встречает у ворот вооруженный юноша и, любезно улыбаясь в бороду, провожает в вестибюль зала. Другой юноша, столь же любезно улыбаясь, быстро и умело ощупывает гостя — карманы, подмышки, пояс, спина, пах, лодыжки — и легким поклоном дает понять, что можно проходить. Рядом служивые девушки в темных хиджабах столь же быстро ощупывают и пропускают супруг гостей. Оружия ни у единого дипломата не обнаружено, вечер начинается удачно.

Когда мы вошли в зал, часть мест уже оказалась занятой стражами, рассевшимися несколькими компактными группами. Некоторые из дипломатических дам покрыли головы платками, другие бесстрашно явились простоволосыми. Хозяева проявили достаточно терпения и такта и воздержались от замечаний в их адрес. В дальнейшем порядки ужесточились. Иностранок предупредили, что исламские нормы в одежде обязательны для всех женщин, находящихся в Иране, нарушение этих норм чревато крупными неприятностями, ответственности за которые исламские власти не несут.

На сцену выходит представитель протокольного отдела МИДа Ирана. Одет он просто — зеленая куртка, мятые брюки, ворот рубашки распахнут. Галстуки в Иране носят лишь дипломаты. Этому невинному предмету одежды придается символическое значение. Галстук — западное, христианское изобретение, и муллы считают, что свое происхождение он ведет от нашейного креста.

Прежде чем протокольный работник успел объяснить, что ожидает гостей, во втором ряду партера вскочила бородатая фигура, громовым голосом рявкнувшая: «Такбир!» Такбир — это набор рифмованных лозунгов, которые хором повторяются во время массовых мероприятий. Его непременным вступительным компонентом является формула: «Аллахо-акбар, Хомейни рахбар!», что значит «Аллах велик, Хомейни наш вождь!». Далее следуют проклятия противникам ислама и Ирана, список которых варьируется в зависимости от ситуации.

Услышав призыв «такбир!», вскочили на ноги все присутствовавшие в зале зеленые куртки и дружно, молодыми голосами проорали: «аллахо-акбар…», «смерть Америке, смерть иракским оккупантам, смерть Саддаму» и, слегка запнувшись, «смерть Советам!». Что-то отсутствовало в этом представлении, что-то необходимое для полноты картины. Я представил себе, что молодчики, скандирующие такбир, вскинули вперед и вверх правые руки с раскрытой, обращенной вниз ладонью, и все сразу стало на свои места. Мы видели таких же в фильмах о предвоенной Германии.

Представитель МИДа с немой мольбой взглянул в сторону советского посла, советский посол сделал вид, что не вполне расслышал последнюю часть такбира, сотрудник Второго политического департамента МИДа Ирана, сидевший рядом с послом, шепнул ему первое, что пришло в голову: «Не обращайте внимания, это кричат маоисты».

Назревший было дипломатический инцидент (встает и уходит советский посол со своими сотрудниками, за ним идут союзники по Варшавскому договору…) не состоялся.

На сцену вышли исполнители. Мужская часть оркестра и хора внимания не привлекала — разномастные пиджаки, слегка запуганный вид (ведь их профессия не одобряется нынешней властью). Зал тихо охнул при появлении хористок. На сцену вышли два десятка существ, облаченных в серые с легким оттенком зелени балахоны, в такого же цвета платках, надвинутых на самые брови. Поскольку употребление косметики в Исламской республике не одобряется, лица артисток в ярком свете показались мертвенно-бледными.

Но как же хорошо они запели! В ожесточенной колючей атмосфере исламизированного города вдруг зазвучал добрый голос привычного человеческого мира. Светлая, жизнерадостная музыка раздавалась недолго. Хористы и хористки напряглись и сразу погрубевшими голосами грянули марш, посвященный имаму Хомейни. «Слушая такую музыку, — саркастически пошутил один из дипломатов, — хочется взять в руки автомат и идти покорять неверных».

Через час после окончания концерта и мирного разъезда гостей неизвестные злоумышленники бросили три гранаты в турецкое посольство, а на следующий день пустили автоматную очередь по посольству Франции, расположенному в двух шагах от зала Руд аки.

В Тегеране случилось худшее из того, что может произойти в разведке, — измена.

В 1982 году мы с женой отдыхали в санатории КГБ «Семеновское». Речка Лопасня с неторопливо текущей водой, старинный парк на крутом склоне, чистейший воздух и первозданная тишина. В таких прекрасных уголках отдыхает душа, отходит от человека все суетное, мелкое. Я очередной раз перечитывал «Войну и мир», радуясь гению Толстого, удивляясь тому, насколько мало изменилась природа человеческая, насколько мало изменились людские пристрастия, убеждения и заблуждения.

В субботу 5 июня утром я был срочно вызван в Москву. Защемило сердце — произошло что-то необычное и определенно неприятное.

В Тегеране 2 июня исчез и не объявился до сих пор мой подчиненный Кузичкин.

Сейчас история этого человека достаточно хорошо известна. Связался с английской разведкой, продавал наши секреты, выдавал людей. Работал долго, за деньги. В 1982 году у него возникли подозрения, что мы ищем предателя. Раньше отмечавшаяся у него склонность к спиртному стала принимать недопустимый характер. Предателю трудно жить, он везде видит опасность, пытается заглушить страх алкоголем, теряет чувство реального и принимает паническое решение бежать. Бежать от опасности, бежать от брошенной в Москве матери, бежать от тяжело пострадавшей в автомобильной катастрофе жены, от преданного им дела, скрыться от собственной совести туда, где все прошлое станет несущественным. Кузичкин бежал из Тегерана через турецкую границу с английским паспортом на имя Майкла Рода, с поддельным документом на право выезда из Тегерана. Документ был изготовлен тоже англичанами.