Наши друзья в Иране — они есть, их немало — молчат.

Я много езжу и хожу по Тегерану, зачастую один. Это небезопасно и даже, пожалуй, не всегда благоразумно. Взрывы гремят на улицах и площадях, внезапно вспыхивают перестрелки. Да и не только в этом дело. Тем, кто наблюдает за нами, хомейнистским саваковцам, удобнее иметь дело с малоподвижными, предсказуемыми объектами. Малоподвижным я быть не могу, а предсказуемым — пожалуйста. Все мои маршруты, ближние и дальние прогулки и поездки почти неизменно включают в себя книжные магазины и развалы да библиотеку православной церкви Св. Николая на бывшей улице Рузвельта.

Я знаю, что наблюдатели привыкают к моим привычкам — долго торчать у полок, заговаривать с хозяевами и непременно что-нибудь покупать, торгуясь там, где позволяет это обычай. Им очень не нравится моя манера ходить пешком — восточный человек не видит удовольствия в дальних прогулках. Постепенно я начинаю замечать отсутствие сопровождающих. У них за плечами хорошая школа, и выявить их отнюдь не просто. Но если ты не спешишь, идешь по известному тебе заранее маршруту, то задача упрощается. Важно не оглядываться, не озираться, а спокойно идти, заботясь, как и каждый пешеход, о том, чтобы тебя не сбил шальной мотоциклист, с интересом приглядываться к уличным сценкам, вежливо уступать дорогу встречным, останавливаться у лотков, а их в Тегеране великое множество. Каждая остановка, поворот, переход улицы, случайный разговор, ожидание зеленого сигнала светофора позволяют неприметно осмотреться, заметить подозрительно медленно ползущую машину или постоянно маячащую поодаль, неуютно себя чувствующую фигуру.

Раздражать этих спутников не следует. Нельзя пытаться неприметно затеряться в толпе, ускользнуть из магазина через боковой вход, неожиданно сесть в припаркованную где-нибудь за проходным двором машину и укатить, прежде чем подоспеет транспорт наблюдающих. Несколько таких неосторожных поступков — и ты попадаешь в разряд людей опасных, требующих особо пристального внимания. Ни один наблюдающий ни при каких обстоятельствах не склонен признавать, что он просто-напросто проворонил наблюдаемого, упустил его при самых нормальных обстоятельствах. Всегда виноват наблюдаемый, он схитрил, ему зачем-то (зачем?) понадобилось остаться без надзора. Задача наблюдающих осложняется, скучная игра в кошки-мышки становится азартной охотой. А иногда наблюдателям надоедает изворотливая, непоседливая «мышь». Тогда случается так. В один прекрасный день выезжает не в меру шустрый иностранец в город, беспечно ставит машину у тротуара и идет по своим делам, а возвратившись, обнаруживает пренеприятнейшую вещь — все четыре колеса порезаны. Не надо грешить на хулиганов — в Тегеране понятия «хулиган» не существует. Разумный человек правильно воспринимает предупреждение и критически осмысливает свои действия. Неразумный продолжает вести себя неразумно, забывая о том, что обстановку создает противник — он у себя дома. В следующий раз ущерб может быть нанесен уже не автомобилю.

Вот какие мысли сопровождают меня в прогулках по Тегерану. По городу, который я искренне люблю и который в другие дни мог бы, хочется думать, полюбить и меня…

Зарганде — название деревеньки близ Тегерана, некогда принадлежавшей российскому правительству. Ее жители освобождались от воинской повинности и платили налоги русской миссии. Миссия в полном составе переезжала сюда на лето. Соблюдался старинный персидский, скорее даже тюркский обычай перебираться на жаркий сезон из кишлаков в яйлаки, с равнин в горы.

Сохранился огромный, обнесенный кирпичной стеной тенистый парк, в котором разбросаны небольшие коттеджи. (Сравнительно недавно стараниями одного из наших послов была снесена старенькая часовня. Ссадина на земле, где она стояла, уже заросла травой.) Невероятной мощи чинары бросают густую, такую приятную в летний тегеранский зной тень на простое и изящное здание старой постройки. Здание заброшено, изранено годами и равнодушием. Обширная центральная зала, где еще можно полюбоваться прелестной персидской лепниной, завалена горами никому не нужной литературы. Это книги-однодневки, которые шли из Москвы в библиотеку посольства, были за ненадобностью перевезены в консульство в Реште, а с закрытием в 1980 году консульства возвращены в Тегеран и свалены грудами в Зарганде. Судьба их ждет незамысловатая: зачешутся руки у завхоза или советника, найдется подходящая площадка под чинарами, будет устроен субботник — и весело взметнется высокое жаркое пламя. В наших посольствах книги не в чести, а те, что свалены в Зарганде, не привлекут внимания и энтузиаста-одиночки. Они писались к случаю, издавались, ибо того требовала конъюнктура, не привлекали ни взгляда, ни мысли и никем никогда не читались. В прошлом веке о них сказали бы: «груды неразрезанных книг». Поскольку речь опять пошла о книгах, стоит сказать несколько слов и о посольской библиотеке.

Небольшая, метров двадцать пять, комната. Два стеллажа посередине, полки по стенам. Библиотека за время своего существования подвергалась стихийным бедствиям, разорениям, варварским налетам, была объектом тихого грабежа и благочестивых чисток, но и по оставшемуся можно судить о богатстве того или иного ее периода.

Лежат стопкой на полу пудовые, изданные в середине прошлого века тома трудов Кавказской археологической комиссии. Любили наши предшественники свое дело, работали дотошно, не торопясь, со скрупулезной добросовестностью. Огромные, покрытые липкой тегеранской пылью фолианты — чудо ручного типографского искусства. Долгие годы не касался этих книг читательский взгляд. Может быть, потому, что заслоняет их тяжелое кожаное кресло старинного фасона? Кажется, именно в этом кресле сидел на Тегеранской конференции Черчилль.

Вот скромная полка, где приютились издания XIX века — на русском, французском, английском языках. Пожелтели страницы, потерты кожаные переплеты, надорваны корешки, но как благородны эти ветераны, как много они могут рассказать о Востоке, который настойчиво, осторожно и умно осваивался русским человеком.

Начало нашего века. Картон и коленкор сменяют кожу, появляются бумажные обложки. История, география, литература, политика Ирана, русско-иранские отношения — толково, заинтересованно и живо писали. Судя по пометкам в книгах, так же и читали наши предшественники.

Послереволюционный период до пятидесятых годов представлен увлекательной литературой на английском, французском и персидском языках. Это было время бурных событий на Ближнем Востоке, в Индии, и советские дипломаты внимательно за ними следили. Книг на русском мало, на сохранившихся стоят штампики: «Проверено. 1938 г.», «Проверено. 1939 г.». Книги, в которых упоминались востоковедами «не те» имена, шли в огонь. Безжалостно выдирались предисловия и послесловия, где фигурировали фамилии «врагов народа», уничтожались журналы, в которых помещались их статьи. Немногие из книг того периода выжили, не самые интересные.

Новейший период сух, скучен и по большей части бесполезен. Брошюрки, будто писанные одним и тем же механическим сочинителем. Мелкие зернышки фактов, завернутые в клубки словесной ваты. Последний раз касалась их рука человеческая для того, чтобы определить на полку до поры, пока новая «злободневная» литература не потребует себе места. Тогда придет в библиотеку вечно занятый завхоз и скажет, что списать и уничтожить, а что пускай полежит до следующего раза.