У многих дипломатов, по моим наблюдениям, нет интереса к стране, в которой они живут и работают. Они занимаются проблемами сегодняшнего дня, редко удосуживаются заглядывать в прошлое. Вот почему библиотека напоминает мне пришедшее в разорение кладбище. Хочется сказать: «Аминь».

…Вернемся же в Зарганде, к старинному, дряхлеющему зданию с лепными карнизами, колоннами, сводчатыми окнами и заваленной макулатурой, ломаными стульями и шкафами залой. Придет очередной посол и пустит его на слом, а на этом месте, возможно, построит для себя современную виллу.

Мне напоминало это здание о прошлом, когда русские в Иране были не сомнительными и нежелательными иностранцами, а уважаемыми почтенными партнерами и даже (признаем, положа руку на сердце) почти хозяевами. В 1909 году иранский шах Мохаммед Али-шах полтора месяца укрывался здесь, в Зарганде, под крылом императорской российской миссии, от своих взбунтовавшихся подданных, а вместе с ним пряталось и пятьсот человек шахской свиты. И ни один самый дерзкий бунтовщик не осмелился проникнуть за невысокую ограду российской миссии. Было все это, быльем поросло, никогда не возвратится, и жалеть о прошлом незачем. Мы не те, и Иран не тот, но история продолжается, и давно забытые события продолжают неприметно для нас влиять на сегодняшний и завтрашний дни.

…Журчат в парке быстрые арыки с холодной горной водой, как корабельная мачта, скрипит на ветру огромная чинара, непроглядная ночная темь, и кажется, что вот-вот брякнет вдали у ворот прикладом о камень часовой из казачьей его величества шаха бригады.

В сотне шагов от центрального здания стоит небольшой одноэтажный домик с верандой, густо заросшей диким виноградом. У дома — маленький бассейн с фонтанчиком, лужайка, окаймленная вечнозеленым кустарником. Внутри сумрачно, полутораметровые стены из необожженного кирпича надежно хранят прохладу даже в невыносимую августовскую жару. Высоченные потолки и тишина, какой больше нет в Тегеране. Гостям, бывавшим в этом доме, невольно хотелось разговаривать негромко, слушать простую музыку, не спеша перелистывать пожелтевшие страницы забытых книг. Как хочется пожить здесь подольше… Однако жить в Зарганде, дышать свежим воздухом предгорья, любоваться резными листочками чинар не позволили обстоятельства, обстановка постоянной тревоги, беспокойства, ожидания беды. Беды приходили, и, чтобы справляться с ними, нужно было находиться за рабочим столом, в кабинете на четвертом этаже посольства. Зарганде оставалось для будущего, которое для меня не наступило. Так и не довелось провести там даже трех дней подряд.

Сегодня Ноуруз — иранский Новый год. Март. На несколько дней вся деятельность в Иране замирает. Иранцы проводят это время в кругу семьи, с близкими знакомыми. Не выходят газеты, закрыты учреждения, редкая лавка торгует. Раннее прохладное утро. Мы едем в Зарганде. Заезжаем на овощной базар. Он почти пуст — торговцы отдыхают. Улицы Тегерана просторны и спокойны, машин мало.

Отдыхают и наши всегдашние бдительные спутники. По крайней мере, на пути из центра города, от посольства на север, к Зарганде, мы их не заметили.

В парке холодно, погода пасмурная, кое-где под деревьями остатки талого снега, вороны каркают, а в доме тепло — целые сутки были включены электрокамины.

Долго, невыносимо долго тянется день, нужно убить время до наступления сумерек. Все продумано, подготовлено, предусмотрено, рассчитано и взвешено. Дело простое. Поздно вечером нужно повидаться и поговорить с одним знакомым. Если об этой встрече узнает САВАК, то последствия могут быть тяжелыми и для моего друга, и для меня. Самое худшее произойдет в том случае, если САВАК знает, что такая встреча намечена. Не должно этого быть, но… Каждому разумному человеку понятно, что возможность неудачи остается даже тогда, когда приняты, казалось бы, все мыслимые меры предосторожности.

Мог ли я привести за собой хвост? Вероятность мала, но… Это уже второе но. Может ли привести за собой хвост мой друг? Он знает, что рискует больше меня, знает, как надо действовать, но… Вот и третье но.

Бесконечный день.

Сумерки в Тегеране имеют лиловатый оттенок. Уличные фонари не будут зажигаться, в городе затемнение. Машины включают фары через пятнадцать — двадцать минут. Силуэты домов, людей, деревьев смягчаются. На горизонте розовеют снеговые вершины. Вершины еще видят солнце. Время! На неприметном «жигуле» выезжаем из ворот Зарганде и ныряем в бесконечный лабиринт узеньких, извилистых переулков. Путь долог — через весь город. Нельзя налететь на патруль, на контрольный пункт, попасться на глаза саваковцам. Если хочешь затеряться в городе, «жигули» — идеальная машина: так она скромна, неприметна. Пешеходов на улицах почти нет. Мы петляем по улицам, меняем ритм движения. Проследи кто-то хотя бы часть нашего пути, не осталось бы и тени сомнений, что дело нечисто. Нам необходимо не обнаружить наблюдение, а убедиться, что его нет. Малейшее подозрение на слежку — и мы поворачиваем домой, ни о каких попытках уйти от наблюдения, раз оно выявлено, не может быть и речи. Еще два-три поворота, я выскальзываю из машины в абсолютно темном переулке и остаюсь один. На мне зеленая куртка и джинсы. Так сейчас одевается все мужское население Тегерана, и случайный прохожий, даже если я попаду в свет фар, не обратит на меня внимания. В карманах немного денег, удостоверение личности, сигареты, спички. Ботинки удобные для ходьбы, разношенные, на мягкой подошве. Мои шаги не слышны.

Глаза постепенно привыкают к мраку, я ухожу в ту сторону, откуда приехал. Ни одного встречного, ни одной машины. Выбивается редкая полоска света из небрежно затемненного окна, доносятся из квартир глухие голоса. Мне надо идти ровно пятнадцать минут, ровно полтора километра. Темные улицы, тишина, обостренное восприятие обстановки позволили бы заметить любую попытку слежки. Патрулям в переулках в эту пору делать нечего. Скоро будет большой пустырь, с пустыря — в переулок. Там я увижу светлое пятнышко. Это белый пакет. Человек, который держит его, не спеша пойдет мне навстречу… Машина придает человеку чувство уверенности. В этом есть что-то атавистическое: тебя подстерегает опасность, но ты укрыт со всех сторон, ты на своей территории. И кроме того, нора, в которую ты забился, подвижна. Нажал на газ — и десятки лошадиных сил унесут тебя от противника, ты сможешь отсидеться в переулке, уйти в сторону. Завизжит по асфальту резина, шарахнется в сторону напуганный прохожий — и нет тебя, ищи ветра в поле! К сожалению, жизнь сильно отличается от детективного фильма. Главные и неисправимые недостатки автомобиля — приметность и прямолинейность. Автомобиль не может сделать шаг в сторону, прижаться к стене, невидимо и бесшумно пройти по узкому переулку, скользнуть через проходной двор. Пешеход в сумерках, в вечерней тьме безлик и незаметен. Мало ли людей спешат по своим делам даже в позднюю пору? Посты стражей революции освещены мощными фонарями. Стражи побаиваются, что вездесущие враги забросают пост гранатами или обстреляют из темноты, и нарушают затемнение. Им все прощается. Патрули ходят только по главным улицам. Уголовников, грабящих прохожих, в этом городе нет. Ты в шапке-невидимке, и именно на этом этапе появляется спокойствие и уверенность в себе.

Был другой город, и тоже была война. Так же затемнены были дома и улицы, и я шел по безлюдным тротуарам, наслаждаясь свой невидимостью. Были и еще города, и всегда, когда я оказывался один на темной улице, наступало состояние свободы, бодрости, приятного возбуждения.