— Почему же, — попытался возразить Аристарх, — все знают, ты способный журналист…

— Тупик в карьере, тупик во всем, — махнула рукой Лариса, даже не замечая, как в запале расстроенных чувств нечаянно сказала лишнее. — Понимаешь, я просто физически не могу находиться с этим человеком в одном помещении, не могу дышать одним воздухом…

«А я задохнусь, если не буду дышать с тобой одним воздухом», — пронеслась мысль в голове мужчины.

— У меня стойкая идиосинкразия на моего на начальника. А идиосинкразия — это медицинский термин, как ты понимаешь. Это чревато…

— Я понимаю, — кивнул атлет. — Но отчего же так сразу увольняться? Можно же перейти в другое подразделение ТАСС…

— Можно. А еще лучше — уехать в загранкомандировку на несколько лет, как другие тассовские журналисты уезжают. Я бы с радостью. Я давно об этом мечтаю. Да кто ж молодую одинокую женщину выпустит работать за кордон? Ведь в нашей стране существует дискриминация по половому признаку. Женщина — она, всего лишь, друг человека. Разве не так, комсомольский секретарь?

Аристарх понимающе усмехнулся. Он вдруг глянул на пустые чашки. И испугался, что разговор нечаянно прервется.

— Может, еще кофе повторить?

Лариса неопределенно повела плечом.

— Я быстро, — подскочил журналист и тут же принес два кофе и тарелочку с бутербродами и песочным пирожным.

— Спасибо, — женщина взяла кофе.

— А пирожное?

Она покачала головой.

— Хватит с меня пирожка: ни вкуса, ни цвета, не запаха…

— Это пройдет, обязательно пройдет, — успокоил ее Аристарх.

Журналистка отхлебнула кофе. И вдруг ее с новой силой накрыла тоскливая волна.

Лариса вдруг ощутила, нет, точнее, просто увидела неким внутренним зрением эту картину: Антонио вдвоем, но не с ней, а с другой. Она четко видела темно-зеленый окрас скатерти с приборами на столе, чуть приглушенный свет уютного заведения, слышала ненавязчивую мелодию…

Женщина вздрогнула, когда, словно, через какую-то пелену услышала свое имя.

— Ну, ты где сейчас, куда уплыла? — Аристарх чуть наклонился вперед к ней с противоположной стороны стола и смотрел вопросительно.

— Ой… — сказала Лариса, приходя в себя.

И тут же услышала безжалостный шелест своей мозговой «автономии»: «Какого мужчину увели сегодня из-под носа».

— Ой, — повторила журналистка, — это просто наваждение какое-то, фата-моргана… Уже прошло.

«Да она не в себе. Ее нельзя оставлять одну. Она чего-нибудь натворит. В таком состоянии люди под машины попадают. Или… или пишут заявления об увольнении, хотя потом будут жалеть об этом. Вот сейчас она допьет кофе и точно уже уйдет. Как же мне ее задержать»? — лихорадочно думал спортивный обозреватель.

Лариса, всё еще пребывая в заторможенности, допила кофе, обтерла губы салфеткой.

— Спасибо тебе. И не только за кофе. Ты сегодня для меня неожиданно выступил в роли… психотерапевта, — сказала немного кокетливо женщина, поправляя волосы и пытаясь казаться беспечной.

— Неужели? — пошутил Аристарх, — ну, тогда обращайся.

«Хорохорится, а глазки накрашенные плачут. Причем, плачут без единой слезинки. Задержи ее. Задержи. Ну, придумай же что-нибудь!»

В этот момент в столовую зашел молодой человек лет двадцати шести. Это был сотрудник агентства — переводчик и одновременно родственник Кирилла Петровича. Его племянник.

И, словно, хватаясь за соломинку, просто, чтобы не прерывать разговор, Аристарх произнес: «А вот и наш именинник пожаловал…»

Лариса, уже собиравшаяся уходить, повернула голову в сторону хилой, невыразительной молодой поросли и невольно поморщилась. Любое, даже косвенное напоминание о начальнике, ей было неприятно.

— В каком смысле именинник? — переспросила она.

— В смысле скорого повышения по службе, — сказал Аристарх.

— Это что ж за день такой сегодня, что я все новости узнаю последней? — Лариса подперла подбородок кулачком и приготовилась слушать.

— Ну, это связано всё с тем же инцидентом в Канаде. Свято место пусто не бывает. Говорят, что через месяц в эту страну поедет именно он, — и Аристарх кивнул в сторону переводчика.

— Кто говорит? — резко спросила женщина.

— Тебе имя это неприятно слышать. Короче, его старший родственник сегодня обошел многие отделы и похвастался…

— Может, это просто пьяный блеф? — перебила Лариса.

— Не похоже. Тут есть один существенный нюанс, — Аристарх усмехнулся. — Племянник холост. И ему нужно срочно жениться. Вот и Кирюша (извини) пошел в поисках невесты для подающего надежды жениха. Сказал, что предпочтение отдается молоденьким журналисткам. Мол, кто может, пусть пошерстит своих знакомых по московским редакциям…

— Так откровенно, и так цинично, — медленно проговорила Лариса.

— Сроки поджимают, — сказал Аристарх.

Лариса перевела искрометный взгляд на родственника своего начальника.

— Да, без слез не взглянешь на претендента в мужья, — усмехнулась она. — И представь себе, найдется какая-нибудь литературная рабыня Изаура, которая будет писать вместо него в благодарность за то, что он увезет ее из страны… Впрочем, у нашего информационного агентства свой, специфический стиль написания журналистских материалов. Этому тоже надо учиться.

— Наверное, предполагается, что все присланные опусы родной дядька сначала будет редактировать, — усмехнулся атлет.

— Какая лажа, — женщина поморщилась. — Он и проработал-то у нас всего полгода, причем, в качестве переводчика. Да неужели других достойных претендентов в агентстве нет?

— Претенденты есть. Но далеко не у всех есть свой родственник в верхах, — подытожил молодой спортивный обозреватель.

— Послушай, а, может, он, всё же, из этих… из резидентов? — выразила сомнение журналистка. — С переводчиками это нередко случается.

— У меня тоже сначала такая мысль возникла. Но меня разубедили. Короче, типичный блатной левак, — сказал Аристарх.

В этот момент в столовую заглянул Кирилл Петрович, и, увидев жующего племянника, направился к нему. Он наклонился к уху переводчика, что-то ему сказал, хлопнул по плечу и мужчины засмеялись. Ларисин начальник так же быстро удалился, как и возник, успев при этом заметить свою подчиненную в обществе спортивного корреспондента.

Аристарх глянул на Ларису. Она пребывала в каком-то глубоком внутреннем сосредоточении, и что-то стремительно менялось в ее лице.

«Сегодня эта тварь украла у меня мечту, — и боль в телесно-эмоциональной оболочке засаднила с новой силой. — И сегодня же я узнаю такие новости. Разве не давнее мое желание — уехать корреспондентом за кордон? Особенно, сейчас… Особенно, когда у меня явно какой-то кризис. Возможно, среднего возраста. Вот ей сейчас бы всё бросить, исчезнуть и начать жизнь заново на новом месте! И значит, этот — вовсе не журналист, бездарь и родственник ненавистного ей человека может себе это позволить, а она нет. Значит, у нее опять крадут мечту… Второй раз за один день. Ну, уж нет. Это слишком».