Фишер, видимо, этого не почувствовал, а потому настойчиво продолжил:

— Прости, Джек, но я не могу это так оставить. И дело не только в вас с Кэти, не в том, что мы стали общаться куда реже прежнего — хотя меня и это волнует не меньше. Нет, в другом проблема. Ты изменился.

Роджер сделал небольшую паузу, и это неловкое молчание мигом заполнил пронзительный, призывающий звук школьного звонка. Но Джек не кинулся прямо по коридору, чтобы успеть на свой несчастный урок, а так и остался стоять на месте, закрепив на стоящем напротив парне изучающий взгляд. Теперь ему не хотелось обратиться в позорное бегство — нужно было высказаться друг другу здесь и сейчас, не откладывая на завтра или любой другой день. Кажется, оба юноши почувствовали, что другого такого шанса может и не быть, а потому Фишер доверительно сказал:

— Я не имею в виду, что ты сильно переменился в характере, но просто… В тебе как будто что-то пропало. Важная деталька, показывающая твое «Я». Ты стал более замкнутым, грубым и эгоистичным по отношению к другим. Кэти именно потому не пошла к тебе в тот вечер — она не смогла бы заговорить с тобой, Джек. Ты теперь похож на угрюмого ходячего мертвеца, который забрел слишком далеко от кладбища и мечется между живыми, никак не находя привычной дороги. Что происходит? Уж мне-то ты можешь рассказать?

Дауни едва мог дышать от переполнившей его злости. Снова вспомнил о таком приятном и навязчивом желании разукрасить это взволнованное лицо парой отметин, но вовремя остановился, и только заговорил, быстро-быстро, набирая с каждым брошенным словом силу и становясь все жестче и свирепее. Он не думал о сути сказанного — нисколько. Всего лишь выплевывал из себя фразу за фразой, забрызгивая растерянного «друга» невидимой слюной.

Щелк. Пора выключать чайник, милый, вода давно вскипела.

— Могу, Фиш, но тебе не понравится ответ. Вы все привыкли, что Джек тихий, спокойный и никуда не лезет — что он вам не мешает, разве нет? Можно порадовать его лишним добрым словом или спросить о чем-то, а после забыть о его существовании, ведь он сам по себе, ему и так хорошо. Далеко не хорошо. И вы, те, кто спрашивают у меня о размолвке с Джонс, начинаете с причитаний и упреков, а после произносите: «Она, между прочим, мучилась из-за тебя, а ты заставил ее плакать. Неужели не гложет совесть?» Каждый второй ждет от меня, что я брошусь перед ней на колени и буду целовать руки, чтобы заслужить прощение — и это ты считаешь нормальным? Думаешь, что только ты и твои жалкие советы могут мне помочь? Строишь из себя заботливую мамочку, носящуюся за мной по пятам, постоянно что-то бубнишь под нос, и сейчас… У Джека проблемы? Что ж, надо вмешаться, конечно, необходимо внести свою лепту, чтобы потом чувствовать свое превосходство над ним. Так ты это делаешь? Так?

Дауни почувствовал, как из него разом выходит накопившаяся в душе дрянь. Словно все проблемы, нерешенные вопросы и мелкие ссоры слились в одну большую массу, и теперь парень извлекает ее из себя. Запускает в грязную и отвратительную на вид жижу руку, зачерпывает щедрую пригоршню и бережно размазывает по коротким волосам Роджера; втирает смесь в ресницы и щель между губами, касается щек и горбинки носа, нежно обводя подбородок и опускается к шее. Почему-то изумленные, полуиспуганные, полупечальные глаза напротив не останавливали парня, а только раскаляли еще больше, побуждая его говорить громче и громче, чтобы злобное эхо заполняло собой стены опустевшего коридора:

— Ты не поверишь, Фиш, как давно я хотел все это сказать! Терпел, ждал, держал в себе, и, наконец… Нравится, а? Какова тебе моя версия правды?

Не желая слушать нелепых оправданий опешившего блондина, Джек поправил нагло сдернутый со своих плеч рюкзак и в последний раз посмотрел на бывшего друга, смиряя его победным жгучим взглядом. И, когда парень уже собрался было уйти, оставив после себя неприятное молчание, Фишер все же выпрямился и тихо, но довольно четко, подытожил:

— Не думай, что я глуп, Джек. Здесь есть и наша вина, признаю, но учти, я сделаю все возможное, чтобы вернуть прежнего тебя. Ты очень изменился — придется окончательно в это поверить. Но я не хочу прекратить нашу дружбу на этой ноте. Ты не понимаешь, что….

— Что я не понимаю? — рявкнул на него Дауни, заставляя тут же замолчать. — Что ты используешь меня и называешь это «дружбой» и заботой? Стоило мне только осознать истинную суть вещей, как вы все уже думаете о том, как бы вернуть старого — доброго глупого Джека, разве нет? Мне не нужна ваша помощь, ясно? Мы с тобой уже не дети, Роджер, пора бы признать это — ничего не будет как раньше. Я больше не твой друг и знать тебя не хочу. Тебя и эту самовлюбленную хамку, так ей и передай!

Парень поймал на себе очередной взгляд серо-голубых глаз, такой пронзительный и честный, направленный прямо в душу, и ему тут же стало тяжело дышать. Духота, казалось, давила на него со всех сторон, поглощала все его существо и заполоняла собой свободное пространство, беспощадно впитывая воздух и делая его не пригодным для дыхания. Джек попытался вдыхать еще чаще, но и это не особо помогло — голова начинала ныть, а виски пульсировать пока несильной болью.

Не смотри на него. Беги отсюда как можно скорее, пока не сглупил и не совершил одну из самых страшных ошибок в своей жизни. Уноси ноги, иначе спустя пару минут обнаружишь себя рыдающим у него на плече и слезно умоляющим о прощении с тонкой струйкой алой крови, вытекающей из хлюпающего носа. Тебе плохо, Джеки, так не делай еще хуже, чем есть.

И Дауни покорно зашагал прочь, правда, не так быстро, как твердил внутренний голос, а заплетающимся неровным шагом. Трясущиеся ноги несли его вперед, прямо по коридору, как можно дальше от сочувствующего и заботливого Фишера, и парень только спиной мог ощущать обращенную на себя взволнованную пару глаз.

Глава 16

Джек долго не мог заснуть, укрывшись одеялом по самую голову, а потому все ворочался и ворочался с одного бока на другой. Голова так и кишела различными мыслями, которые требовали к себе внимания именно сейчас, в одиннадцать часов вечера, и разве не плевать, что сегодня Дауни специально решил лечь немного пораньше, чтобы выровнять режим сна? Нет, ни