– А то как же!

Что ты ее имел – не в том беда!

Хотя, скажу, ее любил я нежно.

Но то, что ты ей сердцем отдался,

Тревожит скорбью сон мой безмятежный.

Изменники! Я так вас извиняю:

Ее любил ты, зная, что она

Моя; она ж тебя, мне изменяя,

В любовники взяла из-за меня.

Лишась тебя, я милой угождаю, —

Ее утратив, радую тебя…

– Хм, конкретнее некуда…

– А вот еще! Здесь он прямо указывает на то, что неверная была его женой:

Я знаю, что грешна моя любовь,

Но ты в двойном предательстве виновна,

Забыв ОБЕТ СУПРУЖЕСКИЙ и вновь

Нарушив клятву верности любовной.

– И все-таки не нравится мне этот тип: слабак и нытик, – неожиданно призналась Яся. – Одно ясно: кем бы ни был Шекспир на самом деле, он имеет самое прямое отношение к нашим «голубкам» из «Жертвы любви». Если только он сам не…

– Боюсь, что это может быть именно «он сам», – грустно покачала головой Аня. – Сонет восемьдесят девять, черт его побери:

Скажи, что ты нашла во мне черту,

Которой вызвана твоя измена.

Ну, осуди меня за хромоту…

– Единорог-хромоножка! – ахнул Снежко. – Шекспир из Страдфорда не хромал! – с неожиданной злостью заорал Саша. – Это же черт знает что такое!!!

Взятая напрокат раздолбайка предательски заглохла в самый неподходящий момент. По их расчетам, они находились совсем недалеко от Стратфорда, но сгустившиеся сумерки и абсолютно пустынная дорога не позволяли сориентироваться точнее.

Проклиная на разные голоса заартачившуюся колымагу, все выбрались на промозглый холод. Сверху лупил ливень, барабаня по крыше автомобиля. Насколько можно было разглядеть, слева, теряясь в дождливой мгле, поднимался склон холма, а справа вообще ничего не было, кроме сырой пустоты.

Решили идти пешком…

Мокрые, грязные и уставшие, они ввалились в холл первой же подвернувшейся гостиницы. И тут им повезло. Портье, взглянув на измученные физиономии, сжалился и вручил ключи от только что освободившегося номера. Перспектива ночевать вчетвером в двухместных апартаментах после трех миль под проливным дождем казались им даром небес. Друзья, уставшие за день, сразу же уснули.

Утро принесло с собой солнце и теплый ветер. Немного попрепиравшись, они решили для начала отправиться туда, где в чисто умытое небо вонзался шпиль церкви, но по дороге их планы изменились. К стыду своему, Анна не имела ни малейшего представления о доме, в котором жил величайший поэт Англии, поэтому, проходя мимо живописной лачуги, даже головы не повернула в ее сторону. Голос экскурсовода, созывающего туристов на осмотр шекспировского дома, заставил ее резко затормозить. Не сговариваясь, они пристроились к группе туристов и гуськом просочились вслед за ними во двор.

При ближайшем рассмотрении домик оказался вполне приличный, только какой-то сказочный, как будто из детской книжки с картинками. Выпуклая, крытая соломой крыша, массивная труба, непривычно маленькие окошки и низкие дверные проемы с выступающими коричневыми «ребрами» деревянного каркаса. Внутреннее убранство оказалось на удивление убогим. Низкие потолки, маленькие темные комнаты, окна, почти не пропускающие свет. Под потолком тянулись толстенные балки, пол во многих местах осел, образуя глубокие впадины.

Тем временем экскурсовод бодро изложил историю женитьбы Шекспира на дочке преуспевающего фермера, девице почти вдвое старше его, и принялся за его детей. Таковых оказалось трое: дочь Сьюзен и парочка близнецов – Гамлет и Юдифь. Затем экскурсовод зачитал завещание поэта. Анна открыла рот от удивления. И это великий Шекспир?! О книгах тут вообще не упоминалось, как будто их и не было вовсе. Бесконечно длинный список распоряжений включал в себя нудное перечисление имущества, вплоть до последней плошки, а также долгосрочные планы по выплатам жене и детям. Особенно абсурдным девушке показалось упоминание «второй по качеству кровати», которую Уильям великодушно завещал жене. Куда при этом подевалась первая, так и осталось тайной. Туристы, также пребывающие в недоумении, засыпали своего гида вопросами, не желая верить, что этот документ составлен величайшим знатоком душ всех времен и народов, автором бессмертных «Ромео и Джульетты» и «Макбета». Попытки оправдать поэта болезненным бредом не встретили одобрения. Народ возмущенно шушукался. Несчастный гид, пытаясь отвлечь своих подопечных, поспешно вывел их из музея. Воспользовавшись паузой, Анна пристала к Снежко с вопросом:

– Куда он подевал книги?

Снежко пожал плечами.

– Может, их и не было? – предположил Макс. – Шекспир все-таки гений, мог их выдумывать. В смысле, он не читатель, он писатель.

– Что не читатель – точно, – туманно заявил Снежко. Анна тут же потребовала разъяснений. – Ну, известно, что жена и дети Шекспира, или, если уж быть совсем точными, Шакспера, были неграмотными.

– Совсем? – уточнила Яся недоверчиво.

– Абсолютно. Ни читать, ни писать они не умели.

Анна всплеснула руками, а Сашка с умным видом продолжал:

– Насчет фантазии гения вопрос тоже спорный. Все, что создал Шекспир, всего лишь талантливое переложение написанных ранее испанских, французских, итальянских и даже античных сюжетов.

– То есть он ничего не придумывал? – недоверчиво нахмурилась Анна.

– Именно! Грубо говоря, Шекспир был плагиатором, хотя это и не отрицает его гениальности.

– Постойте, но тогда тем более должны были быть книги! – воскликнула Ярослава Викторовна. Макс посмотрел на нее, потом озадаченно почесал затылок и робко предположил:

– Может, он их в библиотеке брал? Сам говорил – книжки были дорогущие, а домик выглядит небогато…

– Какая библиотека! – Снежко выразительно постучал себя по лбу, явно имея в виду что-то оскорбительное. – В семнадцатом веке во всей Англии не было библиотек, что уж говорить о таком захолустье!

Дальнейший спор был прерван возмущенной смотрительницей музея, которая с опозданием заметила беспокойных посетителей и немедленно приняла меры. Проще говоря, выставила их на улицу.

Идти далеко не пришлось. Вход в храм Святой Троицы располагался буквально в двух шагах. Памятное надгробие они обнаружили почти сразу, на северной стене алтаря, но следов недавнего покушения не было и в помине. Только полицейское ограждение подтверждало, что скандальный репортаж им не приснился.

На взгляд Анны, памятник выглядел как-то несолидно. Ярко раскрашенный бюст, покоящийся на двух зеленых столбах, более уместный где-нибудь на Сорочинской ярмарке, отнюдь не вызывал возвышенных эмоций.

Все увиденное никак не соответствовало прошлым представлениям Ани о великом поэте. Окончательно разочаровавшись и запутавшись, она машинально попыталась прочесть эпитафию, выбитую на мраморной доске, но быстро отказалась от безнадежного дела. Надпись была сделана на латыни.