Я пробьюсь. Я стану. Не хамелеоном, так другим зверем, но стану лучшим!

Спустя три дня сам подошел к сменщику.

– Стасик? Что ты говорил насчет клуба с танцами? Рисуй мне адрес!

– Настя, это серьезные деньги! За неделю получим больше, чем за месяц здесь. Тем более – все равно перерыв…

– Ты из меня ресторанную шансонетку хочешь сделать?

– Там не ресторан, – слегка обиделся Марк. – Они нарочно снимают московский цирк. Нарочно для тебя и других ребят.

– Нефтяники?! Снимают цирк?

– А разве я тебе не сказал? Лапа, это же не быдло в красных пиджаках, зачем смешала всех в одну кучу? Это серьезные, интеллигентные люди, проводят корпоративный вечер, хотят, чтобы все прошло на высшем уровне…

– То есть… мы полетим в Москву, чтобы сплясать на Дне рождения?

– Лапочка, а как мы иначе вернем цирк на родину? – зашел с другой стороны Марк. – Ты ведь сама мечтала о гастролях в Киеве, в Москве?

– Я мечтала о том, что смогут прийти простые люди. Они живут и понятия не имеют, как это красиво. А ты мне предлагаешь контракт с какой-то… «Урал-нефтью»!

– Ничего позорного, милая. Я зову и других ребят, будут братья Теневы на ходулях, будет Кира, скорее всего, помнишь Киру, с лестницей работала? Я их с мужем продал итальянцам, они неплохо поднялись, но тоже приедут. И, кроме того…

Марк нарочно замолчал, вытягивая паузу. Он так поступал всегда, желая разжечь в жене любопытство.

– Что? Что «кроме того»?

– Я хотел тебе сюрприз преподнести. Но раз ты так свирепо реагируешь… лучше сейчас скажу. Я уговорил прилететь твоих родных, и маму с папой, и теток. Самолет им заказан, номера в «России» оплачены, и машина, и питание. Они знают рейс и приедут тебя встречать.

И засмеялся, как добрый волшебник, и раскрыл объятия навстречу.

– Ты негодяй! – пряча счастливую улыбку, Настя забарабанила кулачками по его груди. – Ты все хитро подстроил, чтобы я не могла отказаться! Ты всегда, всегда все продумываешь и решаешь за меня!

– Я хотел тебе доставить радость.

– Доставил, доставил… – целуя мужа, Настя непроизвольно считала дни. Две недели с момента последней ссоры. Две недели без поцелуев и ласки. Сама его оттолкнула и сама первая не выдержала. Который раз уже так? Слабохарактерная слюнтяйка!

– А ты со мной летишь? – спросила и сразу пожалела. Моментально захотелось выскользнуть из кольца его рук.

– Чуть позже, лапочка. Надо кое-что закончить. Но ты можешь не волноваться. Вас раньше времени не вызовут. С Сакраменто пока не согласован пятак под шапито, и с коммуникациями сложности. То телефонные линии не хотят из города тянуть, то с током проблемы…

Она слушала, кивала, а мысленно уже уносилась от него в горбатой белой птице.

Чуть позже, лапочка. Чуть позже.

Как будто ее волновало, позволит мэр Сакраменто поставить шатер в прежнем месте или цирк придется перевозить, хватит ли мощности, парковочных мест и прочей ерунды. Небо не упадет на землю, хотела прокричать она, зато с нами что-то не в порядке. С нами совсем нехорошо, Марк, разве ты не слышишь? Ты закидываешь меня подарками, мне золото некуда складывать, но оно холодное, твое золото. Ты покупал самые дорогие круизы, чтобы я пряталась под черными очками, чтобы я нежилась в лежаках на вип-палубах, чтобы оливковые тайки втирали в меня масло. Как мне хотелось броситься вниз, мимо всех этих двенадцати палуб, мимо докучливых мексиканцев с гитарами, мимо бассейнов, мимо того этажа, где тебя развлекали совсем другим массажем? Зачем, зачем вместе, если тебе одинаково хорошо со мной и без меня?

Чуть позже, лапочка. А что, если позже станет поздно?

– Марк, мы могли бы… – и закусила губу. Он уже порхал в своей финансовой вселенной, отвечал на звонок.

И горбатая белая птица понесла ее одну через океан…

– Боже ж мой! Родненькие! Тетя Галя! Тетя Ксана! Как же я по вам по всем соскучилась!

Повлажневшие тетки накинулись скопом, едва не повалили на шлифованный мрамор Шереметьево. Папуля в сторонке шмыгал носом; Настя еле-еле оторвалась от тетушек, повисла у него на шее. Только теперь заметила маму, та спешила с цветами. Кольнуло в груди – мамочка не молодеет, морщинки рассыпались возле рта, и красит голову ярче…

И снова понеслись вздохи-всхлипы, взаимные вопросы, смех сквозь слезы. Позади терпеливо дожидался носильщик с тележкой, с другой стороны – московский шофер Марка, отглаженный, монументальный как скала.

– Тетечка Галя, сколько же я вас не видела? Вот я свинюха какая! Но вы тоже хороши – отказались ко мне прилететь. Мамуля слетала, а вы – уперлись… Мамочка, дай я тебя еще поцелую!

– Семь лет почти, да – семь лет…

– Почему Арефьева? – притворно возмущалась мама, обнимая с правого бока. – Тебе за нас стыдно?

– А мне нравится, – мечтательно произнесла начитанная тетя Галя, разминая Насте левый бок. – Что-то благородное… аристократическое что-то слышится…

– Ты нас не видишь, зато мы тебя – каждый день! – дородная тетя Ксана ленинским жестом указала на рекламный плакат. – Ага, куда ни повернись, всюду наша красотка! «Анастасия Арефьева, мега-звезда „Цирка Дю Солей“, всего четыре выступления в Москве»… Ты нам пару билетиков застолбишь?

– Ах, тетя Ксана, за что меня так обижаете? Хоть каждый день приходите!

– А ты, дочка, небось, не знаешь, почем на ваше представление билеты продают? Нам твой муж сказал, что только по блату раздавали!

Вцепившись друг в друга, кое-как выкатились из здания аэропорта, впихнулись в машину.

– Мама, дело не в блате. Марк пытался вести переговоры, он хотел организовать турне, но нам не окупиться здесь. Слишком все дорого везти, ведь не я одна. Чтобы было рентабельно, Марк хотел собрать целую труппу, тогда пришлось бы фрахтовать самолеты, а в России нужны грузовики. Шапито осенью ставить негде, холодно, аренда дорогущая, все хотят взятку, каждый придурок деньги просит. В результате у него получилось, что только Москва и Питер, даже на Урале билеты не отбить…

– Выходит, турне не будет? Стало быть, до Киева не доедешь? – загрустили родственники.

– Четыре выступления здесь, и то за счет двух корпоративных вечеров, – подвела невеселый итог Настя. – Не нужны мы тут пока…

– Еще как нужны! – хором возопили тетки. – Засиделась ты там у себя, в Америках… Вон, погляди, как купечество зажигает! Им теперь все можно. Артисты теперь для них на головах ходят, как медведи дрессированные! Захотят – цирк твой с потрохами купят!

Настя не спорила. Гладила мамину руку, невпопад отвечала на сотни вопросов, а сама жадно вглядывалась в пестрое мелькание. Москва за семь лет преобразилась, точно встряхнул крыльями гадкий утенок. Встряхнул грязными прокисшими крыльями, но окончательно окраску сменить не успел, застрял в вечном перевоплощении. Радужная толпа текла по вечно вскопанным тротуарам. Английские надписи почти вытеснили с фасадов кириллицу. По унылым панельным стенам змеились огни реклам. На обшарпанных дорогах теснились хромированные морды немецких авто. В сполохах супермаркетов бродили нищие старухи. Вечными пирамидами рвали небо сталинские высотки. Из переполненного автобуса люди смотрели мертвыми глазами. В соседнем «порше» тискалась молодежь, раскуривали трофейный «Ротманс».