Ребекка подняла глаза.

— Отлично, — тихо произнесла она. — Двое полицейских в штатском заняты поисками собаки. Самое время управлению полиции присмотреться к тому, чем занимаются их подчиненные.

Повисла пауза.

— Но может быть, это моя собака, — нарушила молчание Анна-Мария.

Свен-Эрик, казалось, готов был провалиться сквозь землю от смущения.

— Что ж, посмотрим, — сказала наконец Ребекка и потянулась к папке.

— Вот это. — Анна-Мария вытащила листок и ткнула в него пальцем.

— Выписка из бухгалтерской книги, — пояснила Ребекка. — Эта запись была помечена маркером.

Ребекка показала на колонку цифр, наверху которой было написано число 1930.

— Тысяча девятьсот тридцать — это актив. Сто семьдесят девять тысяч крон кредитовано на счет номер семьдесят шесть-десять. Это разные расходы на персонал. Но здесь на полях от руки написано слово «Образование»…

Ребекка заложила прядь волос за ухо.

— А это что? — спрашивала Анна-Мария, водя пальцем по бумаге. — «Док.». Что это значит?

— «Документация, учетные документы». Может, счет-фактура или что-нибудь еще, где указано, из чего складываются расходы. Похоже, Мильдред Нильссон это заинтересовало, поэтому я и выбрала именно эту бумагу.

— Что это за предприятие? — спросила Анна-Мария.

Ребекка пожала плечами, а затем ткнула пальцем в верхний правый угол страницы.

— Код организации начинается с цифр восемь и один. Это фонд.

Свен-Эрик покачал головой.

— Фонд защиты диких животных общины в Юккас-ярви, который она организовала, — пояснила Анна-Мария.

— Ее интересовал пункт «расходы на образование», — повторила Ребекка.

На некоторое время все замолчали. Инспектор Стольнакке отбивался от донимавшей его мухи.

— Похоже, кое-кому Мильдред здесь встала поперек горла, — заметила Ребекка.

Анна-Мария невесело улыбнулась.

— Вчера я беседовала с одним из таких, — сказала она. — Он ненавидит Мильдред Нильссон за то, что она на некоторое время приютила его бывшую жену, после того как та ушла от него.

И она рассказала Ребекке об обезглавленных котятах.

— Если бы мы что-нибудь могли сделать, — закончила она. — Эта беспородная кошка не представляет собой никакой материальной ценности, следовательно, о финансовом ущербе речи быть не может. Скроллан и ее малыши не успели помучиться перед смертью, а значит, Магнуса Линдмарка нельзя привлечь за жестокое обращение с животными. Похоже, мы бессильны. А вы… что вы обо всем этом думаете?

Ребекка криво улыбнулась.

— Я почти не занималась уголовными преступлениями, — ответила она уклончиво. — В основном мы имели дело с экономическими правонарушениями и при этом всегда выступали на стороне подозреваемого. Иногда попадались совершенно беспринципные типы, и тогда меня тошнило от моей работы. Приходилось повторять про себя «каждый имеет право на защиту», точно заклинание…

Она пожала плечами, не закончив фразу.

Анна-Мария отметила про себя, что каждый раз этим жестом Ребекка словно пытается избавиться от неприятных воспоминаний или отогнать назойливые мысли. А может, он играет у нее ту же роль, что и у Маркуса? Когда сын Анны-Марии пожимает плечами, это означает попытку отгородиться от чего-нибудь, обозначить дистанцию между собой и остальным миром.

— И вы никогда не пытались перейти на другую сторону? — спросил Свен-Эрик. — Ведь помощник прокурора — очень востребованная профессия, люди долго не задерживаются на таких должностях.

Ребекка смущенно улыбнулась.

— Хотя понятно, — ответил он сам себе, удивляясь собственной несообразительности. — Вы зарабатываете в три раза больше прокурора.

— Это не совсем так, — поправила его Ребекка. — Сейчас я вообще не работаю, а мое будущее…

Тут она снова пожала плечами.

— Но ведь вы говорили мне, что приехали сюда по работе, — напомнила ей Анна-Мария.

— Да, я помогаю немного. Когда один из совладельцев бюро собрался ехать в Кируну, я увязалась с ним.

«Она на больничном», — решила Анна-Мария.

Свен-Эрик посмотрел на Ребекку с сочувствием.

Хозяйка поднялась, давая гостям понять, что разговор окончен. Они попрощались.

Не успели Свен-Эрик и Анна-Мария отойти и нескольких шагов от дома, как услышали за спиной голос Ребекки:

— Незаконная угроза, может быть?

Они обернулись. Девушка стояла на пороге летнего домика, опираясь на столб, подпирающий крыльцо.

«Как она молодо выглядит!» — изумилась про себя Анна-Мария.

Два года назад это была юная карьеристка, старающаяся произвести впечатление утонченной и богатой особы. Она укладывала длинные волосы в модную прическу, не то что Анна-Мария. Теперь темные пряди у Ребекки стали длиннее и просто выровнены по краям. Она носит джинсы и майку, на лице никакой косметики. Во всем ее облике чувствуется то несгибаемое упорство, которое Анне-Марии приходилось наблюдать по работе у определенного типа подростков. Это были мальчики и девочки, взявшие на себя обязанности своих спившихся или психически больных родителей. Они готовили еду, ухаживали за младшими братьями и сестрами, изо всех сил старались сохранить честь семьи и лгали полиции и социальным службам.

— Я насчет того типа, обезглавившего котят, — пояснила Ребекка. — Это незаконная угроза. Похоже, он намеревался напугать свою бывшую жену. По закону угроза необязательно должна быть выражена в словесной форме. И потом, она действительно испугалась, ведь так? С учетом его поведения в отношении ее, этого, думаю, должно быть достаточно, чтобы запретить ему свидания с детьми.

Когда Свен-Эрик Стольнакке и Анна-Мария шли по обочине дороги к своей машине, им повстречался желтый «мерседес», в котором сидели Ларс-Гуннар и Винни Винса. Ларс-Гуннар внимательно посмотрел на полицейских. Свен-Эрик поднял руку в знак приветствия. Не так много времени прошло с тех пор, как Винса вышел на пенсию.

— Да, — вздохнул Стольнакке, глядя вслед «мерседесу», завернувшему в сторону кафе Мике. — Ведь он до сих пор живет здесь. Интересно, каково ему с мальчиком?

Пастор Бертил Стенссон служил обеденную мессу в одной из церквей Кируны. Раз в неделю он должен был причащать городских жителей в это время. В маленьком зале собрались двадцать с лишним человек.

Викарий[24]Стефан Викстрём сидел в пятом ряду возле прохода и жалел, что пришел на службу.

Внезапно в памяти возникла картина. Его отец, тоже пастор, отдыхает на диване после работы. Сам Стефан, тогда мальчик лет десяти, стоит рядом и о чем-то болтает без умолку. Он как будто что-то держит в руках и хочет показать отцу, Стефан не видит, что именно. Но папа отгородился от него газетой, словно занавесом. Вдруг Стефан начинает плакать, а за спиной слышится умоляющий голос матери: «Ты мог бы уделить ему хоть минутку внимания? Ведь он ждал тебя целый день». Краешком глаза Стефан замечает на матери передник, как видно, время обеда. И вот папа опускает газету. Он раздражен: ему не дают даже немного расслабиться да еще и обвиняют в чем-то.