– Придется, милый. Иначе тебя склюют вороны. Ты погибнешь.

– Но какая может быть жизнь в четырех стенах?

Карэн пришлось согласиться.

– Ты прав. Никакой.

Оба задрожали от холода.

– Пойдем, Крутончик. Намажу тебя маслом.

– Пошли…

Бетани, Бетани, Бетани…

Знаешь, что я делал, когда Ди-Ди сообщила мне о случившемся? Сидел в кресле у себя дома. Вэйн был на кухне, а я смотрел в окно, на отрезок неба между хозяйским снегоходом и остатками их уличного бассейна. Было почти темно, но все-таки не совсем – скоро самый короткий день в году. Я разглядывал, как голубой отрезок неба постепенно обесцвечивается, и тут услышал шаги по дорожке. Это была твоя мама – да, она самая. Последнее время она носит мне еду, а я взамен читаю ее переживания… ну, о тебе. До вчерашнего дня я не открывал на ее стук, но потом внутри меня что-то изменилось, как будто оттаяло замерзшее озеро – понимаешь, словно ко мне вернулась жизнь, – и вместо того чтобы спрятаться в спальне, я открыл дверь. В левой руке Ди-Ди был пакет с двенадцатью упаковками резинки «Джуси-фрут» и маленькими бутылочками скотча. В правой руке она держала мобильный, по которому ей только что сообщили весть о тебе. Я еще ничего не знал. Но твоя мама была ошарашена и даже повизгивала от страха. Вэйн, почуяв неладное, ринулся прямо к нам, а я пытался удержать Ди-Ди на ногах, забрать у нее пакет и провести ее в комнату, чтобы успокоить и спросить, что случилось.

Бетани, Бетани, Бетани… О чем ты только думала?!

Ну ладно, Роджер…

…переведи дух.

Сейчас ты спишь. Твоя мама уехала домой, чтобы собрать кое-какие вещи и, очень надеюсь, тоже поспать. Вряд ли ей это удастся. В палате пахнет старыми журналами. Ненавижу больницы. Еще сильней я их ненавижу из-за рождественского мусора, развешанного тут повсюду. Кстати, я недавно вспомнил одну твою шутку. Прошлым летом мы с тобой открыли на складе коробку и нашли внутри тысячу рождественских ковриков для мыши. Ты спросила, почему любая вещь, которую итальянцы делают в своих национальных цветах – красном, зеленом и белом, – выглядит по-итальянски, а то, что в этих же цветах делаем мы, выглядит по-рождественски. Просто случайное воспоминание из папки «Бетани».

Еще одна случайная мысль в твоем духе, вызванная суматохой в коридоре: было бы очень смешно, если бы у кого-нибудь был синдром Туретта, но в мягкой форме. Они бы весь день ходили и повторяли: «Сахар! Сахар! Черт! Черт!», а окружающие не понимали бы, что происходит.

Ха-ха.

Шутка не удалась. К тому же ее могли придумать до меня. Впрочем, мне сейчас не до шуток! Да и как иначе?! Бетани! Черт побери! Я спросил твою маму, почему ты это сделала, но она не знает – бедная женщина просто в ужасе. Я тоже не знаю – вот дерьмо! Она сказала, что водитель автобуса нашел тебя в салоне. Ты была почти без сознания и только пробормотала, что тебя тошнит от самой себя и что тебе не нравится, в кого ты превращаешься.

Бетани, молодые вообще не знают, кто они такие! Ты еще слишком юна, ты не сформировалась как личность! Ты – лава! Ты – личинка! Ты – жидкий пластик! Только пойми меня правильно. Не то чтобы тебе станет легче, когда ты повзрослеешь – просто ты хотя бы немножко разберешься в себе. Совсем чуть-чуть. Возможно, ты себе не понравишься, но по крайней мере ты кое-что поймешь. Однако сейчас?! В твоем возрасте? Ни за что!

Помнишь, в самом начале нашей переписки я стал рассказывать о своей молодости – а потом прекратил? Потому что это бессмысленно. Да, я совершил много плохих и много хороших поступков, но потом они уравнялись, и я стал обычным человеком. Понимаешь, жанны д'арк и супермены встречаются нечасто. Мир населен простыми людьми вроде меня, которые плетутся себе вперед. Мы только и делаем, что плетемся, плетемся, плетемся. И хоть меня убивает мысль, что я ничем не отличаюсь от остальных, эту боль смягчает другая: я – представитель человеческой расы.

Предположим, ты судья или ученый. У тебя закончилось первое важное слушание, или ты сделала свое первое крупное открытие. О тебе заговорил весь мир – ты гений! Но потом ты начинаешь стареть и больше не делаешь открытий – твоя карьера на излете. Люди приходят в твою лабораторию или в зал суда, и все они повторяют одни и те же ошибки. Холодок пробегает по твоей спине. Ты осознаешь: «О господи! Так вот оно как. Человечество уже не станет умнее. Наш мозг не увеличивается, а накопленные людьми знания можно усваивать лишь понемногу. Как вид мы достигли пределов своих умственных возможностей…»

И потом ты просто плетешься вперед.

Расскажу тебе забавную историю из моего детства. Мальчиком я страшно любил играть в солдатики, но мама ненавидела войны (что странно, учитывая, какой сварливой бабой она была) и солдатиков мне не покупала. Я был еще слишком мал, чтобы развозить газеты и зарабатывать собственные деньги, да и магазин находился в милях от нашего дома. Однажды отец привез мне целый пакет солдатиков. Я чуть с ума не сошел от радости. Начал с ними играть, а потом вошла мама с телефоном в руке, присела рядом и сказала: «Хорошо, играй в войнушку, если хочешь, однако каждый раз, когда кого-то из солдат ранит или убьет, я буду звонить его матери. Готов? Раз, два, три… Начинай». Можешь представить, как мне было весело…

Короче, суть в том, что любая семья – это катастрофа. Некоторые семьи более взрывные, другие тихие, но токсичные. Я не совсем согласен, что именно родные повлияли на ход твоей жизни. Мне кажется, люди появляются на свет с определенными задатками. Подумаешь, твои близкие часто умирали! Все умирают, Бетани, и ты тоже однажды умрешь. Лет в восемьдесят, в хорошей больнице, окруженная любящими родственниками и медсестрами, которые не будут красть твои брошки или разбавлять морфий.

Да кто я такой, чтобы все тебе выкладывать? Если честно, понимание самого себя – единственное, что у меня есть. Только об этом я и могу спокойно говорить. Только этим я и могу поделиться с другими. Я заслужил это понимание, черт подери! И я – твой друг. Мама тоже тебя любит – нет, обожает! – и она потрясающая женщина. По-моему, ей уже можно немного о тебе позаботиться. Весь чай Китая не заставит меня вернуться в свои двадцать лет; с другой стороны, я завидую, что у тебя впереди такой громадный отрезок жизни. Нечего и говорить, ошибок впереди тоже много, и среди них наверняка будут забавные. Надеюсь, ты меня не бросишь – хотя бы потому, что других развлечений у меня нет.

Бетани, мир прекрасен. Жизнь коротка и в то же время очень длинна. Жизнь – это благо.

К тому же всегда найдется кто-нибудь, кто опрокинет рекламный стенд ручек «Шарпи» в отделе 3-Юг. Так что иди и наведи там порядок, да поживей!

Твой друг,

Роджер.

Дорогой Роджер!

Теперь спишь ты. Бетани принимает душ, а я сижу на ужасно неудобном стуле и пытаюсь крепиться. Сейчас мне намного легче. Бетани еще слегка шатается и выглядит пристыженной. Я не уверена на сто процентов, что она действительно хотела умереть. Таблетки проглотила в автобусе, среди людей. К тому же Бетани в последнее время так мало ела и так много работала, что могла вырубиться от простого обезболивающего. В детстве она чего только не жевала (землю из цветочных горшков, пауков-косиножек, дорожную соль) – и хоть бы что. Желудок у нее крепкий, как бетономешалка.