Маленький склонился, поставив сапог Павлу на плечо:

– Не вздумай плюнуть на пол. Тобой вытру, гнида! Я же тебя просил говорить правду! А ты?

– А что я? – испуганно прохрипел Клюфт.

– А ты врешь, собака! Социальное происхождение?! Говори, сука!

– Из семьи служащих, – вымолвил Павел и тут же получил удар сапогом по почкам.

– Я с тобой не шучу! Собака! Говори правду!

– Я и говорю правду! – простонал Клюфт.

Но тут произошло неожиданное. Следователь, как ни в чем не бывало, направился к столу. Он вновь закурил папиросу и, затянувшись, улыбнулся, ласковым голосом промурлыкал:

– Ну, из семьи служащих, говорите, что ж, так и запишем. Так и запишем. Только вот врать, Павел Сергеевич, не надо! Не надо! – Маленький вновь ехидно улыбнулся. – Сядьте и вытритесь, хоть рукавом что ли! Ну, посмотрите, на кого вы похожи! Ай, ай! Так неудачно упали со стула! – следователь издевался, как ни в чем не бывало.

Павел утерся рукавом. Из десен все еще сочилась кровь. Она наполняла рот. Но Клюфт сплюнуть не решался. Он лишь глотал солоноватую жидкость. Глотал и с обречением думал: «Ну, вот меня уже и приучили пить свою кровь. Как же быстро все, однако!»

Следователь Маленький писал. Подняв голову, таинственно, даже с уважением, вымолвил:

– А вот Сергей Августович Клюфт – это, простите, не ваш родитель будет?

Павел внимательно посмотрел в глаза офицеру. Обычное равнодушное выражение. Никакой искринки. Ни злости, ни ненависти, ни сочувствия.

– Так я не понял, Сергей Августович Клюфт – это ваш отец?

Павел ухмыльнулся. Он вдруг осознал, что «стесняется быть сыном своего отца»! И не просто стесняется, а боится! Мерзкое чувство отвращения к самому себе! Вот так нужно решиться на малое, сказать или «да» или «нет». Сказать «нет», значит отречься от отца. От своего рода! От своих родителей! Отречься и попытаться сохранить себе жизнь и свободу. А сказать «да»? Что тогда? Подписать себе приговор? На тяжелое решение всего несколько секунд, за которые потом либо будет противно и стыдно, либо мучительно больно и обидно, что ты сам себя «загнал в угол». Клюфт ухмыльнулся с выражением совершенно обреченного человека. Человека, готового взойти на эшафот и самовольно втолкнуть голову в петлю. Сгустки крови вновь наполнили полость рта. Но Павел не стал их глотать. Он выплюнул на пол. Ало-красная клякса зловеще растеклась по кафельному полу.

– Да, это мой отец. Ну и что?

Следователь Маленький с удивлением сначала посмотрел на пол, затем на Клюфта и пожал плечами:

– Не ожидал. Вот так. Ну что ж. А не ваш ли отец, Сергей Августович Клюфт, был до революции фармацевтом и имел свою личную аптеку на улице Воскресенской, ныне носящей имя вождя всего мирового пролетариата товарища Сталина?!

– Да, это так. И что? В этом вы меня и обвиняете, что у меня отец имел аптеку? – брезгливо спросил Клюфт.

Маленький вновь сорвался. Он вскочил и шарахнул по столу кулаком. Лицо налилось кровью. Глаза закатились от злобы. Офицер визжал:

– А!! Вопросы тут задаю я! И не сметь меня перебивать! Глаза в пол! Отвечать на вопросы, а не спрашивать!!

Павел вздрогнул и зажмурился. Ему вдруг стало даже интересно, как этот человек, его ровесник, умеет управлять своим поведением?! Минуту назад он был невозмутимым. Через мгновение – добреньким. Потом неистовым монстром, бьющим по лицу. И опять перевоплощение в любознательного. И вот трансформация в страшное существо, от красной морды которого хоть прикуривай!

– Так это ты, мразь буржуйская, пытался утаить свое происхождение? Ты прокрался в нашу власть и пытался вести тут разлагающую работу? Признаешь ли ты это, собака?! – следователь спросил это вновь совершенно спокойным тоном.

Маленький уселся в кресло и закурил. Он буравил взглядом Клюфта. Павел тяжело вздохнул:

– Ничего я признавать не буду. Я никогда не маскировался. Родился я в семнадцатом, и когда национализировали аптеку моего родителя, я еще под стол пешком ходил. Я комсомолец. И всегда верил в политику нашей партии большевиков. Никогда никаких планов я не вынашивал. Я честный человек. Гражданин нашей великой родины! – Павел сказал это с максимальным пафосом.

Он попытался удивить своим заявлением следователя. Но тот лишь ухмыльнулся и, стряхнув пепел, лениво сказал:

– Ты тут брось мне права-то качать! Ты, морда контрреволюционная, шпион, саботажник и вредитель. Мало того, ты всегда, скотина, вынашивал планы подорвать устои, как ты говоришь, нашей советской власти. И я тебе это в ближайшее время докажу. Что же касается того, что ты комсомолец, так это забудь. Мы еще допросим того секретаря комсомола, который тебя, морду фашистскую, в комсомол принял. Спросим и накажем. А сейчас, скотина, говори свою национальность. И не вздумай врать.

Павел обомлел. Хотел удивить он, а ошарашили его! Вот так! Он, оказывается, шпион, саботажник и фашист. Он, оказывается, вовсе не комсомолец. Он вообще, оказывается, теперь никто! Но Клюфт пришел в себя быстро. «Я так хотел услышать обвинения. Вот и услышал. Вот теперь все и понятно», – подумал Павел.

– Так что молчим, арестованный Клюфт? Молчать тут нельзя, когда спрашивают. Молчание тут золотом никогда не будет!

Клюфт вздохнул:

– Я немец. Я по национальности немец. Мой род уходит в восемнадцатый век. Тогда первые люди по фамилии Клюфт появились на берегах Енисея. И тут ничего противозаконного нет.

– Так значит, ты признаешь связи с фашисткой Германией? – спросил Маленький.

– Что?! – вскрикнул Клюфт. – Да что вы несете? Какие связи? Какой Германии? Я и немецкого-то не знал никогда! Вы о чем? Да, я по национальности немец, но я никогда не был на своей исторической родине и не общался ни с кем из Германии! Я и говорить-то, повторяю вам, по-немецки не умею! Что за бред?

Маленький ухмыльнулся, встал из-за стола и, затушив окурок, медленно подошел к Клюфту. Секунду поразмыслив, офицер, что есть силы, ударил Павла в лицо кулаком. Клюфт откинулся назад, стул накренился и повалился на пол. Павел больно ударился о кафель головой. В глазах потемнело. Тут же он получил еще несколько ударов по почкам. Вскрикнув, Павел закрыл лицо, прижал руки к голове и подтянул к животу ноги. Но Маленький его больше не бил. Он стоял и, рассматривая скрючившегося на полу человека, тяжело дышал:

– Я тебя, собака, научу, как на вопросы отвечать! Ты мне тут поразговариваешь! Говори, собака, явки, адреса, фамилии! И учти: ты сам себе приговор своим отпирательством подписываешь! Говори, собака, явки, адреса, фамилии! Кто тебе дал задание дискредитировать наш строй, разрушать наши устои, вести контрреволюционную пропаганду? Кто, собака? Кто? – Маленький склонился над Павлом и орал ему в ухо что есть силы.

Клюфт мычал словно немой. Он лишь видел начищенные носки хромовых сапог следователя. Раздался стук. Дверь со скрипом раскрылась, и в кабинет вошли два человека. Маленький вытянулся как по струнке. Павел с трудом перевернулся, как жук на песке, и взглянул на вошедших. Это был высокий старшина и майор. Тот самый майор Поляков, который приходил на собрание в редакцию газеты, когда клеймили позором Самойлову. Павел лежал и смотрел на этого человека. Почти безразличное гладко выбритое лицо. Квадратные усики под носом и толстые, как вареники губы. Противный нос в виде крючка. Низкий лоб. Майор ехидно улыбнулся и спросил у Маленького: