– Ну, что тут происходит, лейтенант?

Следователь набрал в легкие воздуха и почти на одном дыхании, без запинки, словно прилежный ученик у доски, ответил:

– Вот, Олег Петрович, веду допрос. Применяю метод «зебра»! Пока результатов не дал! Но кое-что все-таки арестованный сказал!

Майор брезгливо посмотрел на Павла. Их взгляды встретились. Клюфт вытер рукавом кровь с губ и отвел глаза в пол.

– Говорите, метод «зебра»? Ну-ну. Первый допрос и на такое решился. Я же вас предупреждал. «Зебру» надо применять на третьем или четвертом допросе. А тут. Тут вполне можно было обойтись и системой «табуретка» или «глухой-немой». А вы, Маленький, сразу в бой, как говорится, ринулись! – нравоучительно, словно профессор студента, отчитал Поляков следователя.

Тот рявкнул в ответ:

– Виноват, товарищ майор! Разрешите применить метод «табуретка»?

Павел закрыл глаза и тихонько застонал. «Господи?! Что это? К нему этот человек применил какой-то метод «зебру»? Это черная, белая полоса? Так вот чем вызвана перемена в поведении?! То спокойный, то добрый. То злой и раздражительный? Сбить волю, уничтожить моральное обличие человека, подавить психику! Табуретка! Метод «табуретка»! Что это такое?! Новая система пыток? Пыток?!! Будут бить по голове табуреткой? Почему табуретка? Пытка табуреткой? Разве могут быть пытки в нашей советской стране? И к кому-то, ко мне, к невиновному? Господи, что за бред?! Неужели это все наяву?!!» – с ужасом рассуждал Павел.

Майор подошел ближе и встал у Клюфта в изголовье. Хмыкнув, тихо спросил:

– А по-хорошему вы пробовали? Что, вообще в отказ пошел? Почему все-таки «зебра»? Лейтенант, это ваш первый самостоятельный допрос и вы должны провести его успешно, от этого будет зависеть ваша дальнейшая карьера. И необязательно на первом же допросе превращать арестованного в отбивную котлету! Необязательно. Во-первых, для этого есть и спецсотрудники, – майор кивнул на здоровенного старшину. – А во-вторых, главное результат, а не ваше рвение. Ваше рвение ничего не даст. Его, – Поляков показал указательным пальцем, на лежащего Клюфта, – вон можно, словно матрас, оттащить в подвал да пристрелить. А кому от этого польза будет? Да никому! Никаких результатов! Он не назвал ни явок, ни имен! Он ничего не сказал! И главное, он не сознался! Что докладывать будете? И я что начальству доложу?

Маленький стоял в нерешительности. Майор улыбнулся и прошел в угол кабинета. Взял в шкафу рифленый графин с водой и, налив себе стакан, выпил. Брезгливо поморщился, сказал:

– Ум! Лейтенант?! Что у вас вода-то затхлая? Не можете принести свежей? И давайте продолжайте допрос. А я поприсутствую. На меня внимания не обращайте. И посмелее! Посмелее. И может быть, бить-то не надо. Сначала надо раскачать человека. Поговорить. Может, он вам сам все расскажет.

Лейтенант нерешительно вернулся на свое рабочее место. Поправив на голове прическу, обиженно буркнул:

– Да ничего он, товарищ майор, не расскажет сам. Я чувствую.

– А вы попробуйте!

Павел лежал и старался не двигаться. Ему так хотелось, чтобы эти мерзкие люди решили, что он умер, и приказали унести Павла в камеру. Унести отсюда! Хоть куда! Подальше от этих сволочей в оливковых кителях с краповыми петлицами и синими галифе.

Маленький властно прикрикнул:

– Арестованный, встать с пола!

Клюфт застонал и медленно поднялся. Он увидел краем глаза: эта «свинья» в майорской форме с гладко выбритым лицом и квадратными усиками под носом брезгливо наблюдала, как он мучался.

– Что ж вы так плохо выполняете команды следователя, уважаемый Павел Сергеевич? Там, в редакции, вы были более решительным, – ехидно заметил майор.

Павел, хмыкнув, вытер с губ кровь. Ему хотелось нагрубить этому человеку, но он не решился.

– Может, вы хотите что-то заявить? А? Я как человек, курирующий следователя Маленького, выслушаю вас, ваши претензии, у вас есть претензии? – майор явно издевался.

Он подмигнул Маленькому и улыбнулся противной и едкой улыбкой. «Вот так улыбались палачи в средние века. Возможно, так улыбались члены католической инквизиции, когда отправляли людей на костер. Возможно, так улыбался дьявол! Нет, дьявола тоже нет! Опять я о загробном мире? Опять я думаю о сверхъестественных силах? Но почему о сверхъестественных? А может, и вовсе не о сверхъестественных? А об обычных? Они среди нас, обычные люди! Иоиль? Этот богослов, кто он? Господи, опять меня несет! Нет!» – Павел закрыл глаза и застонал.

– Так, что-то вы хотите сказать, но мучаетесь? Вижу, мучаетесь. Что вы хотите, пожаловаться? – Поляков сочувственно кивал головой.

Клюфт посмотрел сначала на майора, затем на лейтенанта. Павел обреченно спросил:

– Можно, я сяду? Ноги затекли.

Маленький сорвался:

– Я тебе сяду! Сяду!

Но его перебил майор:

– Нет, пусть сядет. Пусть. Так что вы хотели мне сказать?

Павел, медленно опустился на стул и еще раз стер кровь с губ, равнодушным тоном молвил:

– Я, гражданин майор, не знаю, в чем меня обвиняют. Как вижу, следователь Маленький свой первый допрос ведет неправильно. Он мне толком не сказал, в чем я обвиняюсь. Назвал что-то очень абстрактное. Я хочу знать статьи, по которым меня обвиняют. И вообще, какие ко мне конкретные претензии?

– Что такое? Вам не сказали статьи? Как же так, Маленький? Вы не имеете право скрывать статьи от арестованного. Он должен знать! Ай! Ай! – закачал головой майор.

– Но, товарищ майор, я не успел, я ему, в общем, сказал, а про статьи, вы вошли, не успел я! – оправдывался лейтенант.

– Хорошо. Так скажите, – раздраженно махнул майор в сторону Маленького рукой.

Лейтенант схватил папку и, пролистав, открыл ее на первой странице. Жадно вчитываясь в текст, он что-то бормотал губами. Затем поднял глаза и уже громко сказал:

– Арестованный Клюфт Павел Сергеевич, вы обвиняетесь по статьям пятьдесят восемь дробь шесть, пятьдесят восемь дробь десять и пятьдесят восемь дробь одиннадцать Уголовного кодекса Российской Советской Федеративной Социалистической республики.

Павел с удивлением посмотрел на лейтенанта. Затем взглянул на майора, понимая, что главный в этой компании офицер с двумя шпалами в петлицах, он спросил:

– А что значат ваши цифры? Мне это ничего не говорит. Вы можете расшифровать или дать мне кодекс в камеру, чтобы я смог его почитать?

– Что? Как ты разговариваешь, сволочь! Кодекс тебе в камеру? А еще чего тебе в камеру? Бабу, может, в камеру тебе привести? – закричал Маленький.

Он вскочил и стукнул ладонью по столу. Но майор вытянул руку, показывая, чтобы тот замолчал. Поляков спокойно и рассудительно ответил:

– Вы, Павел Сергеевич, видно, еще не понимаете, в какой переплет попали. Вам кажется, что все это огромное недоразумение. Ну да ладно. Тут и не такие люди, как вы, сидели. И не таких, как вы обламывали. Но я вас не буду пугать и стращать. Каждый должен сам дойти до того, кто он есть теперь. Вернее, кто он есть вообще в этом мире. Вы, я надеюсь, очень скоро почувствуете и поймете, что вы стоите. И кто вы такой. И от кого зависит ваша дальнейшая судьба. Но я вам сделаю исключение. Вы человек грамотный. Начитанный. Журналист как-никак. Так вот, все эти цифры, что вам назвали, очень серьезны на арестантском языке. Например, вот значение пятьдесят восемь дробь шесть – это то, что вы обвиняетесь в шпионаже. Дробь одиннадцать – в организации подпольной антисоветской организации. И, наконец, дробь двенадцать – в нежелании, вовремя, рассказать органам правосудия об антисоветских заговорах. Вот в принципе и все. Но весь этот букет, я вам так по секрету скажу, тянет на очень серьезное наказание. Например, на высшую меру. То бишь, расстрел. Вы хотите быть расстрелянным?